Она отдалась этому поглаживанию, забыла, что рядом робот. Ей нужны были такие вот касания, теплота, когда кто-то молчаливо сообщает – я тут, ты не одна, всё хорошо.

Вернулось спокойствие, получилось задышать ровнее. Как будто прибой, расслабляющий сознание, как будто волны. Пусть.

Они ехали на рынок, нужно было купить еду. Не имело смысла совершать вылазку в другой день, у неё на очередной поход наружу может не хватить нервов и смелости. Лучше завершить со всем сегодня.

– Там безопасно? – спросил, читая её мысли, робот.

– Да, но очень людно, потому что самый большой выбор. – Хелена помолчала. – Ты умеешь носить тяжелые сумки?

– Конечно. Я вынослив.

В полутьме салона для расслабленного разума фраза почему-то показалась двусмысленной, щекотной. Но ведь это иллюзия, верно?

Ллен

Наверное, он начинал чувствовать её всё лучше – эту невзрачную на вид девчонку, которая шагала перед ним, маневрируя среди людей. Обтянутая свободными штанами попка, хорошие ноги, приятная глазу талия. Хелене бы подошел космический костюм из мягкой ткани на съёмочной площадке, её тело бы смотрелось в нем очень зовуще. Да и вообще, чем дальше, тем более гармоничным в ней выглядело для него её внутреннее и внешнее, даже черты лица, поначалу казавшиеся «скромными», в своей красоте вдруг увиделись иначе – сдержанно-привлекательными. Такой бывает царская красота, неброская, не для всех, но тех, кто умеет разглядеть.

Ему нравилось, как она собирала себя, разбитую по кусочкам, чтобы решиться на очередной рывок, выполнить то, что нужно выполнить. Да, ей хотелось только лежать на кровати, но она склеивала себя, шла вперед, делала то, что следовало делать. Выбрала на входе огромную сумку, поставила её на каталку с колесиками, вручила ручку Ллену. Теперь тщательно и быстро определялась с выбором продуктов, клала внутрь вакуумные упаковки с мясом, крупами, обработанным хлебом, отдавала предпочтение тому, что не требовалось хранить в холоде. Все верно, молодец. Запасалась специями, солью, сахаром, макаронами, сухофруктами… Вероятно, выбор здесь был много шире того, что могли доставить из магазинов.

Павильон огромный, под крышей, хотя этому месту сам Создатель велел располагаться на улице под солнцем. Но ведь безопасность превыше всего. Народа – толпы, все смурные, чаще молчаливые, внимательно смотрящие на ценники. Были такие, кто торговался, были те, кто протягивал нужные суммы молча – его хозяйка принадлежала ко второй категории. Берегла силы, не желала растрачивать их на споры.

Он понял, что люди здесь цеплялись за остатки того хорошего, что могли себе позволить, даже, если этим хорошим было просто отсутствие пустого конфликта. Хелена итак «дрожала» внутри, она давно потеряла почву под ногами, и держалась лишь на внутреннем клее, которым собирала свои внутренние куски для выполнения очередной задачи. Правда, скоро этот клей закончится, его неоткуда и нечем восполнять, его формируют положительные эмоции, а их у неё нет. «Писарь» этот не в счет, Эйдан это чувствовал.

Сейчас ему нравилось наблюдать за её уверенными движениями и действиями, за её решимостью. Да, человек должен в критические моменты уметь собираться, чтобы выживать. «Разваливаться» нужно в одиночестве, но пока он рядом, он ей это не позволит.

Сумка забилась почти до двух третей, когда в этом царстве мрака, которое Эйдана откровенно раздражало (как можно выбирать товар почти в темноте?) между ним и Хеленой прошёл-протерся плотный, но невысокий и невзрачный человечек. Лет семнадцати. Толкнул девчонку, обтерся жопой о Ллена – простите, мол, я спешу.

Но Эйдан поймал руку. Ту самую руку вора, которая вытащила из заднего кармана Хелены сотовый с приклеенным к нему чипом платежной карты. Схватил он её так жестко, что попытки карманника вырваться ни к нему не привели.

– Хелена? – позвал негромко, и та, которая утром сидела в парикмахерском кресле, мгновенно обернулась. Растерянно взглянула сначала на Эйдана, затем на незнакомого парня с противным круглым лицом, уже после на его руку с её телефоном.

И потемнела взглядом.

– Отпусти, – шипел говнюк, – эй, отпусти меня!

Но Ллен обладал столькими знаниями, как обезвредить, обездвижить или даже парализовать человека, что не видел нужды шевелиться. Хватка у него железная, не вырваться.

– Что мне с ним сделать? – спросил учтиво у «хозяйки», которая неторопливо забрала свой телефон, посмотрела на корпус так, будто его обмазали дерьмом. И проснулся во взгляде голодный зверь, он видел. Слишком много сегодня было пережито стресса, хотелось его выплеснуть, хотелось мести.

– Разбей ему башку.

Она злилась. Потому что в них сегодня стреляли, потому что у неё только что едва не увели средства со счета – день не просто мог стать хуже, он мог превратиться в катастрофу.

Эйдан ответил мягко и жестко одновременно.

– Я могу это сделать. Но не хочу, чтобы ты начала меня бояться.

Низкорослый пузан, пытавшийся похитить чужое, не дёргался в полной мере, потому что Ллен окутал его полем частичного безволия. Но злобой исходил очень сильной. Начал потеть, когда понял, что улизнуть запросто не сможет, начал волноваться.

– Тогда сделай так, чтобы он еще долго не смог воровать. Гнида.

– Без проблем.

Вот это Эйдан мог себе позволить. Ту руку, за которую он схватил карманника, Ллен сжал так, что раздробило кости и фаланги. Крик под сумрачным потолком павильона не раздался лишь потому, что он заблокировал «пузану» связки, но прохрустел фалангами, тканями и сухожилиями так, что вор облился кровавыми слезами, согнулся, захрипел, потерял силу в коленях. Он упал позже, когда Ллен его отпустил, а Хелена так и смотрела на действо потемневшим, чуть отстраненным, чуть безумным взглядом. Потому что человеку, который долго терпит по отношению к себе несправедливость мира, очень хочется иногда увидеть возмездие и «кару».