Шрифт:
Америка, провозгласил восторженный президент Йельского университета Тимоти Дуайт в своей миллениальной эклоге «Гринфилд Хилл» (1794), должна была стать Божьим содружеством, состоящим из одного народа.
Одна кровь, один род, от моря до моря; Один язык распространен, один поток нравов бежит; Одна схема науки, и морали одна; И, Божье Слово — структура и основа, Одна вера распространяется, одно поклонение, и одна хвала. [101]101
Timothy Dwight, Greenfield Hill: A Poem in Seven Parts (New York, 1794), 168.
Идея лидеров революции о современной нации, которую разделяли и просвещенные британские, французские и немецкие реформаторы XVIII века, была однородной, а не расколотой из-за различий в языке, этнической принадлежности, религии и местных обычаях. Эта просвещенная мечта о том, чтобы быть единым народом, как правило, брала верх над реальностью. Джон Джей жил в Нью-Йорке, самом этнически и религиозно разнообразном месте во всей Америке, и сам был на три восьмых французом и на пять восьмых голландцем, без каких-либо английских корней. Тем не менее Джей мог со спокойным лицом заявить в «Федералисте» № 2, что «Провидению было угодно дать эту единую страну одному объединенному народу — народу, происходящему от одних и тех же предков, говорящему на одном языке, исповедующему одну религию, придерживающемуся одних и тех же принципов правления, очень похожему по своим нравам и обычаям, который своими совместными советами, оружием и усилиями… благородно утвердил всеобщую свободу и независимость».
Однако тот факт, что большинство американцев имели британское происхождение и говорили на том же языке, что и подданные бывшей материнской страны, создавал проблемы национальной идентичности, которые беспокоили новую республику в течение нескольких последующих десятилетий. Действительно, почти до самого момента обретения независимости колонисты продолжали считать себя британцами и лишь с неохотой пришли к пониманию себя как отдельного народа, называемого американцами. [102] Колонистам было хорошо известно предупреждение Джона Дикинсона, самого значительного памфлетиста в Америке до Томаса Пейна, которое он сделал им накануне обретения независимости. «Если мы отделимся от нашей материнской страны, — спрашивал он в 1768 году, — какую новую форму правления мы примем и где найдём другую Британию, чтобы восполнить нашу потерю? Оторванные от тела, с которым нас объединяют религия, свобода, законы, привязанности, отношения, язык и торговля, мы должны кровоточить в каждой жилке». [103]
102
Paul A. Varg, «The Advent of Nationalism, 1758–1776», American Quarterly, 16 (1964), 169–81.
103
Dickinson, «Letters from a Farmer in Pennsylvania», Ford, ed., Writings of Dickinson, 326.
Могут ли эти колонисты, которые были британцами и на протяжении многих поколений отмечали свою британскость, стать по-настоящему независимым народом? Как объединенный народ, происходящий от одних и тех же предков, говорящий на одном языке и исповедующий одну и ту же протестантскую религию, может отличиться от жителей бывшей материнской страны? Эти вопросы, пожалуй, как никакие другие, не давали покоя политикам первых десятилетий истории новой республики. В конце концов многие американцы пришли к убеждению, что им придётся вести ещё одну войну с Великобританией, чтобы подтвердить свою национальную независимость и утвердить свою неуловимую идентичность.
Чтобы стать единым народом с национальным характером, американцам пришлось бы изобрести самих себя, и в каком-то смысле вся история Америки была историей этого изобретения. Поначалу они мучились с выбором названия для своей новой страны. На праздновании трехсотлетия открытия Колумбом Америки в 1792 году один патриот предложил «Соединенные Штаты Колумбии» в качестве названия для новой республики. Поэты, начиная с чернокожей рабыни Филлис Уитли и заканчивая молодым выпускником Принстона Филипом Френо, увидели логику в этом названии и поэтому неоднократно называли страну Колумбией. Благодаря тому же ритму и количеству слогов Колумбия могла легко заменить Британию в новых композициях, положенных на музыку традиционных английских песен. В своей песне «Колумбия», написанной в 1777 году, но не опубликованной до 1783 года, Тимоти Дуайт, будучи армейским капелланом в Вест-Пойнте, стремился избавиться от колониального английского наследия новой республики и создать страну, существующую вне истории.
КОЛУМБИЯ, Колумбия, к славе восстань Королева мира и дитя небес! Твой гений повелевает тобой; с восторгом созерцай, Пока век за веком раскрывается твое великолепие. Твое царствование — последнее и самое благородное из всех времен, Самая плодородная твоя земля, самый привлекательный твой климат; Пусть преступления Востока никогда не запятнают твое имя, Пусть свобода, наука и добродетель будут твоей славой. [104]104
Claudia L. Bushman, America Discovers Columbus: How an Italian Explorer Became an American Hero (Hanover, NH, 1992), 41–51.
Но название не прижилось. Не прижилось и предложение доктора Сэмюэля Митчилла назвать новую страну Фредоном или Фредонией, а её жителей — фредонианцами. Несмотря на доводы Митчилла о том, что «мы не можем быть национальными по чувству и по сути, пока у нас нет национального имени», название страны осталось «Соединенные Штаты Америки», а её жители присвоили себе имя, принадлежавшее всем народам Нового Света, хотя термин «американцы» на самом деле возник как уничижительный ярлык, который англичане из метрополии применяли к своим низшим и далёким колонистам. [105]
105
Alan David Aberbach, In Search of an American Identity: Samuel Latham Mitchill, Jeffersonian Nationalist (New York, 1988), 154–56; Joseph Jones, «Hail, Fredonia!» American Speech (1934), 12–17; Richard L. Merritt, Symbols of American Community, 1735–1775 (New Haven, 1966); T. H. Breen, «Ideology and Nationalism on the Eve of the American Revolution: Revisions Once More in Need of Revising», JAH, 84 (1997), 13–39.
Не имея уникального имени и этнической принадлежности, лучшее, что могли сделать американцы, — это найти свою национальную идентичность и характер в чем-то ином, чем традиционные источники государственности. В отсутствие общей национальности Союз часто становился синонимом нации. Но ещё более важным фактором, делающим их самобытным народом, говорили они себе, было то, что они были одновременно и своеобразно просвещенными, и идеально расположенными в процессе общественного развития. [106]
106
Address to the President, Dec. 1796, Annals of Congress, 4th Congress, 2nd session, 1612, 1638, 1641–42.