Исходя из этих предпосылок, он слишком остро осознавал хрупкость новой нации. Став президентом, он проводил большую часть своего времени, разрабатывая схемы создания более сильного чувства государственности. Он понимал силу символов, и его готовность просиживать долгие часы над своими многочисленными портретами была направлена не на то, чтобы почтить себя, а на то, чтобы вдохновить национальный дух страны. Действительно, народное чествование Вашингтона стало средством воспитания патриотизма. Не будет лишним сказать, что для многих американцев он олицетворял Союз.

Он пропагандировал строительство дорог и каналов, национального университета и почты — всего и вся, что могло бы связать воедино разные штаты и части страны. Вашингтон никогда не считал единство страны чем-то само собой разумеющимся, но на протяжении всего своего президентства был озабочен созданием основ государственности. Даже в светской жизни «республиканского двора» в столице в Нью-Йорке, а после 1790 года — в Филадельфии, он и его жена Марта выступали в роли свах, сводя вместе пары из разных частей Соединенных Штатов. На примере своего собственного брака и браков других виргинских семей Уошингтоны склонны были рассматривать брак в династических терминах, как средство консолидации правящей аристократии на обширной территории Америки. За время своего президентства он и Марта организовали шестнадцать браков, включая брак Джеймса Мэдисона и Долли Пейн. [226]

В 1789–1791 годах он совершил два длинных королевских турне по северным и южным штатам, чтобы принести подобие правительства в самые отдалённые уголки страны и укрепить лояльность людей, которые никогда его не видели. Везде его встречали триумфальными арками, церемониями и почестями, подобающими королю. [227] В его свите было одиннадцать лошадей, одной из которых был его белый парадный жеребец Прескотт. Перед тем как завести Прескотта на окраину каждого города, он красил и полировал его копыта, чтобы сделать въезд более эффектным. В каждом городе он обменивался с местными чиновниками тщательно продуманными церемониальными обращениями, которые, по мнению некоторых критиков, «слишком сильно напоминали монархию, чтобы их могли использовать республиканцы или с удовольствием принимать президент Содружества». [228]

Из-за своей заботы о Союзе Вашингтон был особенно заинтересован в размерах и характере Белого дома и столичного города, который должен был быть назван в его честь. Огромные масштабы и имперское величие Федерального города, как скромно называл его Вашингтон, во многом обязаны его видению и поддержке в качестве архитектора инженера французского происхождения Пьера Шарля Л’Энфана. [229]

Л’Энфан переехал из Франции в 1777 году как один из многочисленных иностранных рекрутов в Континентальную армию. В 1779 году он стал капитаном инженерных войск и привлек внимание Вашингтона своим умением устраивать праздники и разрабатывать дизайн медалей, в том числе медалей Общества Цинциннати. В 1782 году он организовал тщательно продуманное празднование в Филадельфии по случаю рождения французского дофина, а в 1788 году спроектировал перестройку нью-йоркской ратуши в Федерал-холл. Поэтому вполне естественно, что в 1789 году Л’Энфан написал Вашингтону письмо, в котором изложил свои планы относительно «столицы этой огромной империи». Л’Энфан предложил столицу, которая «давала бы представление о величии империи, а также… запечатлевала бы в каждом разуме чувство уважения, которое должно быть присуще месту, являющемуся резиденцией верховного суверена». [230] План федерального города, по его словам, «должен быть составлен в таком масштабе, чтобы оставить место для расширения и украшения, которые рост богатства нации позволит ей осуществить в любой период, каким бы отдалённым он ни был». [231]

Вашингтон понимал, что место для национальной столицы должно быть больше, чем место для столицы любого штата. «Филадельфия, — указывал президент, — стояла на территории размером три на две мили… Если метрополия одного штата занимает такую площадь, то какую же площадь должна занимать метрополия Соединенных Штатов?» [232] Он хотел, чтобы Федеральный город стал великой коммерческой метрополией в жизни нации и местом, которое со временем могло бы соперничать с любым городом Европы. Новая национальная столица, надеялся он, станет энергичной и централизующей силой, которая будет доминировать над местными и секционными интересами и объединит разрозненные штаты.

Л’Энфан проектировал столицу, по его словам, для того, чтобы осуществить «намерения президента». Француз задумал систему великих радиальных проспектов, наложенных на сетку улиц с большими общественными площадями и кругами, а также общественные здания — «великие сооружения» «Дом Конгресса» и «Президентский дворец» — расположенные таким образом, чтобы наилучшим образом использовать виды на Потомак. Некоторые из ранних планов ротонды Капитолия даже включали монументальную гробницу, в которой должно было храниться тело первого президента — предложение, которое вызвало серьёзные опасения у государственного секретаря Томаса Джефферсона. [233]

Хотя окончательные планы столицы были менее впечатляющими, чем то, что первоначально задумал Вашингтон, они все равно были грандиознее, чем те, что задумывали другие. Если бы Джефферсон добился своего, Л’Энфан никогда бы не продержался на своём посту так долго, как продержался, и столица была бы меньше и менее величественной — возможно, что-то вроде кампуса колледжа, как впоследствии построенный Джефферсоном Университет Виргинии. Будучи противником всего, что напоминало о монархической Европе, Джефферсон считал, что пятнадцати сотен акров будет достаточно для Федерального города. [234]

Озадаченные слабостью нового правительства, другие федералисты ещё больше, чем Вашингтон, стремились укрепить его достоинство и респектабельность. Большинство из них считало, что лучше всего это можно сделать, переняв некоторые церемонии и величие монархии, например, сделав празднование дня рождения Вашингтона, даже когда он был жив, конкурирующим с празднованием Четвертого июля. Подобно английскому королю, выступающему перед парламентом с трона, президент лично обращается к Конгрессу с инаугурационной речью, и, подобно двум палатам парламента, обе палаты Конгресса официально отвечают ему, а затем ожидают президента в его резиденции. Английская монархия стала образцом для нового республиканского правительства и в других отношениях. Сенат, орган американского правительства, наиболее напоминавший Палату лордов, проголосовал за то, чтобы судебные приказы федерального правительства издавались от имени президента — так же, как в Англии они издавались от имени короля, — чтобы укрепить идею о том, что он является источником всей судебной власти в стране и что судебное преследование должно осуществляться от его имени. Хотя Палата представителей отказалась с этим согласиться, Верховный суд использовал форму Сената для своих предписаний.