Из-за путаницы в коммуникациях Конгресс ждал президента час и десять минут. Когда Вашингтон наконец прибыл около двух часов дня, наступило неловкое молчание. Адамс, который так волновался по поводу того, как правильно принимать президента, был настолько ошеломлен, что, как ни странно, потерял дар речи. В конце концов Вашингтона, одетого в темно-коричневый домотканый костюм, с белыми шелковыми чулками и серебряными пряжками на ботинках, вывели на балкон Федерал-холла, чтобы огромная толпа людей снаружи могла наблюдать за его приведением к присяге в качестве президента. Роберт Ливингстон, канцлер (главный судебный чиновник) Нью-Йорка, принёс присягу, по завершении которой Вашингтон, согласно современному газетному рассказу, поцеловал Библию, на которой приносил присягу. [176] После того как Ливингстон провозгласил «Да здравствует Джордж Вашингтон, президент Соединенных Штатов», толпа разразилась криками и радостными возгласами, настолько громкими, что заглушили звон церковных колоколов. Когда президент пришёл произнести свою инаугурационную речь, он был настолько поражен серьезностью и торжественностью события, что с трудом читал свои записи. По словам Маклея, Вашингтон выглядел «взволнованным и смущенным, как никогда не был взволнован пушкой или мушкетом». [177] Это был ужасный момент для Вашингтона и для всей страны. Вашингтон сказал своему другу Генри Ноксу, что вступление в должность президента «сопровождалось чувствами, не похожими на те, которые испытывает преступник, идущий к месту казни». [178]

ПРЕЗИДЕНТ В СВОЕЙ ИНАУГУРАЦИОННОЙ РЕЧИ дал очень мало указаний относительно того, что должен делать Конгресс. Хотя Конституция предусматривала, что президент должен периодически рекомендовать Конгрессу меры, которые он считает необходимыми и целесообразными, Вашингтон в своей речи фактически дал лишь одну рекомендацию для действий Конгресса. Полагая, что роль президента заключается только в исполнении законов, а не в их создании, он был удивительно косвенным и осмотрительным даже в этой рекомендации. Он предложил Конгрессу использовать процедуры внесения поправок в Конституцию, чтобы способствовать «общественной гармонии» и сделать «характерные права свободных людей… более неприступными», не внося, однако, никаких изменений в Конституцию, которые «могли бы поставить под угрозу преимущества объединенного и эффективного правительства». Эта рекомендация, по его словам, была дана в ответ на «возражения, которые были выдвинуты против системы» управления, созданной Конституцией, и «степень беспокойства, которое их породило». [179]

Многие штаты ратифицировали Конституцию, понимая, что в неё будут внесены некоторые изменения для защиты прав граждан, и народ ожидал, что поправки будут внесены как можно скорее. Хотя многие члены Конгресса вовсе не горели желанием приступать к изменению Конституции ещё до того, как её опробуют, Конгресс не мог так просто уклониться от этой заботы о правах граждан. Ведь именно за защиту своих прав американцы боролись во время Революции.

Американцы унаследовали многовековую английскую заботу о защите личных прав от власти короны. По крайней мере, пяти конституциям своих революционных штатов в 1776 году они предпослали билли о правах и включили некоторые свободы общего права в четыре другие конституции. Поэтому для многих американцев стало неожиданностью, что новая федеральная Конституция не содержит билля о правах. Дело не в том, что члены Филадельфийского конвента не были заинтересованы в правах; напротив, Конституция была разработана отчасти для защиты прав американцев.

Но Конституция была призвана защитить права американцев от злоупотребления властью законодательных органов штатов. Конституция сделала это, запретив штатам определенные действия в статье I, раздел 10. На самом деле члены Филадельфийского конвента не рассматривали всерьез возможность добавления в Конституцию билля о правах, который бы ограничивал власть национального правительства. По словам делегата Джеймса Уилсона, билль о правах «никогда не приходил в голову ни одному из членов», пока Джордж Мейсон, автор Виргинской декларации прав 1776 года, не поднял этот вопрос почти как второстепенный в последние дни работы конвента, когда за него проголосовали все делегации штатов.

Но идея билля о правах была слишком глубоко укоренена в сознании американцев, чтобы её можно было так просто обойти стороной. Джордж Мейсон и другие противники новой Конституции сразу же подчеркнули отсутствие билля о правах как серьёзный недостаток, и вскоре они поняли, что это был лучший аргумент против Конституции, который у них был.

Поскольку федералисты считали, что за яростным отстаиванием билля о правах со стороны антифедералистов скрывается базовое желание размыть власть национального правительства, они были полны решимости противостоять всем попыткам внести поправки. Они снова и снова заявляли, что старомодная идея английского билля о правах потеряла смысл в Америке. Билль о правах, говорили они, был актуален в Англии, где правитель имел права и полномочия, отличные от прав и полномочий народа; там он использовался, как в случае с Магна Картой 1215 года и Биллем о правах 1689 года, «для ограничения прерогатив короля». [180] Но в Соединенных Штатах у правителей не было никакой ранее существовавшей независимой правительственной власти; все права и полномочия принадлежали суверенному народу, который по частям и временно передавал их различным делегированным агентам. Поскольку федеральная Конституция подразумевала, что все полномочия, не делегированные в явной форме генеральному правительству, находятся в руках народа, декларация, закрепляющая конкретные права, принадлежащие народу, по словам Джеймса Вильсона, была «излишней и абсурдной». [181]

Антифедералисты были озадачены этими аргументами. Ни в одной стране мира, говорил Патрик Генри, правительство не рассматривается как делегирование прямых полномочий. «Все нации приняли такую трактовку, согласно которой все права, не закрепленные за народом в явной и недвусмысленной форме, подразумеваются и случайно передаются правителям… Так обстоит дело в Великобритании; ведь все возможные права, которые не закреплены за народом каким-либо прямым положением или договором, входят в прерогативу короля… Так обстоит дело в Испании, Германии и других частях света». [182] Иными словами, антифедералисты продолжали традиционно считать, что государственные полномочия естественным образом принадлежат правителям, с которыми народ должен торговаться, чтобы добиться явного признания своих прав.

Федералисты, возможно, в конечном итоге и смогли бы выступить против таких традиционных представлений о правительстве, если бы не вмешательство Томаса Джефферсона с его удаленного поста посла во Франции. Джефферсон был неравнодушен к новой Конституции и к несколько более сильному национальному правительству, но он практически не понимал зарождающейся и весьма оригинальной политической теории федералистов, которая легла в основу новой федеральной политической системы. Для Джефферсона, чувствительного к политкорректному мышлению «самых просвещенных и бескорыстных персонажей» из числа его либеральных французских друзей, которые все ещё верили, что с правительством можно торговаться, «билль о правах — это то, на что народ имеет право против любого правительства на земле, общего или частного, и то, от чего ни одно справедливое правительство не должно отказываться или опираться на умозаключения». [183] Неважно, что его друг Мэдисон терпеливо пытался объяснить ему, что попытка прописать права народа может привести к их ограничению. [184] Джефферсон знал, и этого было достаточно, что «просвещенная часть Европы поставила нам в заслугу изобретение этого инструмента обеспечения прав народа и была не мало удивлена тем, что мы так скоро от него отказались». [185]

Убеждение Джефферсона в том, что Конституция в принципе неполноценна из-за отсутствия билля о правах, было подхвачено антифедералистами, уже подозревавшими о Конституции и отсутствии в ней билля о правах, и использовалось с большой эффективностью, особенно в Виргинии, Мэриленде и Род-Айленде. [186] Федералисты защищались по этому вопросу, и на ратификационных съездах нескольких штатов им пришлось согласиться на добавление списка рекомендуемых поправок, почти все из которых выступали за изменение структуры нового правительства. Федералисты пришли к выводу, что лучше принять эти поправки как рекомендации, а не как условие ратификации. В противном случае Конституция могла бы потерпеть поражение или, по крайней мере, пришлось бы прислушаться к призывам о созыве второго съезда. [187]