В общем политическом брожении пятидесятых годов антирабовладельческий и нативистский движения были не единственными новыми силами. Существовало также мощное движение за воздержание, которое добилось принятия в штате Мэн в 1851 году закона о запрете продажи спиртных напитков. [426] К 1854 году сторонники умеренности организовали политическую деятельность в других штатах и поддерживали кандидатов на многих выборах. Таким образом, избиратели в 1854 году столкнулись с ошеломляющим набором партий и фракций. Наряду со старыми знакомыми демократами, вигами и свободными почвенниками, здесь были республиканцы, члены Народной партии, антинебраскайты, фьюженисты, ноу-ноттингс, ноу-сометингс (нативисты, выступающие против рабства), мэнские законники, сторонники умеренности, ромовые демократы, серебристо-серые виги, индусы, демократы в твёрдой оболочке, в мягкой оболочке, в полуоболочке, усыновленные граждане и многие другие.

Историкам, пишущим после того, как пыль осела, кажется, что появление Республиканской партии было центральным событием во всём этом сложном процессе политической дезинтеграции и реинтеграции. Но в 1854 году результаты выборов, хотя в некоторых отношениях и неоднозначные, казалось, указывали на возможный триумф скорее «Незнайки», чем антирабовладельческой партии. В этот момент появилась вероятность того, что вопрос о католиках или иммигрантах заменит вопрос о рабстве в качестве основного вопроса американской политической жизни. [427]

В мае 1854 года, ещё до того, как «Незнайки» создали свою национальную организацию, они продемонстрировали свою нежданную силу, получив большинство в 8000 голосов на выборах мэра Филадельфии. К июлю стало очевидно, что нативизм может стать доминирующим национальным вопросом, и Стивен А. Дуглас, хотя политическая кровь все ещё кровоточила от ран, нанесенных антирабовладельцами во время дебатов по Канзас-Небраске, начал нападать на «Знающих», а не на антирабовладельческие группы, как на главную опасность для Демократической партии. [428]

Летом и осенью на выборах в различные штаты и муниципалитеты «Незнайки» добились поразительных успехов, часто выдвигая тайных кандидатов, чьи имена даже не были напечатаны в бюллетене. Наконец, на ноябрьских выборах они одержали несколько ошеломляющих побед. Особенно в Массачусетсе, где они набрали 63% голосов и избрали всех сенаторов штата и всех, кроме двух, из 378 представителей. Они получили более 40 процентов голосов в Пенсильвании и 25 процентов в Нью-Йорке, несмотря на то, что в этом штате по-прежнему сильны были виги. Значительное меньшинство людей, избранных в национальную Палату представителей, были «Незнайками». За этими победами, можно добавить, последовали в 1855 году новые триумфы в трех других штатах Новой Англии, а также в Нью-Йорке, Пенсильвании, Калифорнии и на Юге. В этих условиях предсказание газеты New York Herald о том, что в 1856 году президентство достанется «Незнающим», выглядело вполне правдоподобным. [429]

Антирабовладельческие и нативистские группы часто избегали противостояния друг с другом по той веской причине, что обе они апеллировали к одним и тем же элементам населения. В конце двадцатого века может показаться парадоксальным, что те же люди, которые выступали против угнетения расового меньшинства, также поддерживали дискриминацию религиозного меньшинства, но история часто бывает нелогичной, и факт заключается в том, что большая часть сельского, протестантского, пуританского населения Севера симпатизировала антирабовладельческому, умеренному и нативистскому движению и не симпатизировала крепко пьющим ирландским католикам. Политики, конечно, понимали, что можно объединить поддержку республиканцев, «знающих» и групп умеренности, чтобы создать выигрышную политическую комбинацию. Так и получилось, что в 1854 году нативизм и антирабовладение чаще действовали сообща, чем в оппозиции. Когда был избран новый состав Конгресса, в нём было около 121 члена, которые были избраны при поддержке «Незнайки», и около 115, которые были избраны как антинебраскинцы, поддерживающие рабство. Около 23 были противниками рабства, но не нативистами; около 29 были нативистами, но не противниками рабства (большинство из них были южанами); но около 92 были одновременно противниками рабства и ассоциировались с нативизмом. Такая ситуация означала, что большинство нативистов были противниками рабства, а большинство антирабовладельцев в той или иной степени были нативистами. Как ни странно, можно было сказать, что большинство в Палате имели люди, выступавшие против Небраски, а также что большинство в Палате было у «знающих». [430] На тот момент казалось очевидным, что антирабовладение будет тесно связано с нативизмом, и единственный вопрос, по-видимому, заключался в том, какая из этих сил будет преобладать в коалиции.

Американские историки не спешат признать связь между «Незнайкой» и республиканцами в 1854 году. Возможно, отчасти это объясняется тем, что они были сбиты с толку сложной ситуацией, почти уникальной в американской истории, когда две разные партии могли законно претендовать на победу на выборах. Но также им было психологически трудно, в силу их преимущественно либеральной ориентации, справиться с тем, что борьба с рабством, которую они склонны идеализировать, и нативизм, который они презирают, должны были действовать в партнерстве.

Сходство нативизма и антирабовладельческого движения поразительно, даже если не считать того факта, что оба черпали свою силу в одних и тех же религиозных и социальных кругах. [431] Оба, например, психологически отражали драматизированный страх перед могущественной силой, которая стремилась заговорщическим путем подмять под себя ценности республики: в одном случае это была рабовладельческая власть с её «повелителями плети», в другом — Римская церковь с её хитрыми священниками и коварными иезуитами. И те, и другие отражали в своей пропаганде нескромное увлечение предполагаемыми сексуальными излишествами рабовладельцев и священников. В эпоху, когда сексуальные репрессии были широко распространены, а тема секса в большинстве литературных произведений была табуирована, «разоблачение» зла давало санкцию на сальные описания сексуальных проступков. В пышной и сенсационной литературе двух движений излюбленными темами были разврат священников и кровосмешение рабовладельцев. Подвергающееся опасности целомудрие — будь то прекрасные девушки-окторуны или девственные монахини — было важной частью послания реформ. Если побег девушки-мулатки стал кульминацией «Хижины дяди Тома», то побег монахини из монастыря стал кульминацией «Ужасных разоблачений Марии Монк». Если дядя Том превзошел Марию, то Мария превзошла все остальное и была названа, возможно, с большей значимостью, чем предполагалось, «Хижиной дяди Тома». Если Уэнделл Филлипс говорил, что рабовладельцы превратили весь Юг в «один большой бордель», то американский протестант И’индикатор утверждал, что неженатое священство превратило целые народы в «один огромный бордель». [432]

Признание этих параллелей не должно заслонять принципиальную разницу между антирабовладением и нативизмом — разницу, на которую указывал Линкольн, говоря: «Как может тот, кто отвергает угнетение негров, выступать за унижение классов белых людей?.. Как нация, мы начали с того, что провозгласили: „Все люди созданы равными“. Теперь мы практически читаем это как „все люди созданы равными, кроме негров“. Когда „Невежды“ возьмут власть в свои руки, это будет звучать так: „Все люди созданы равными, кроме негров, иностранцев и католиков“». [433] Но хотя рациональные призывы нативизма и антирабовладельческого движения могли быть совершенно разными, иррациональные призывы этих двух идей, особенно для людей с высоким уровнем страха или тревоги, были в некотором роде одинаковыми. [434]