Описание вряд ли может передать справедливость его поведения. Ему предъявили обвинение с чрезмерной оперативностью, пока он ещё страдал от ран, и предъявили обвинение и предали суду в день предъявления обвинения, через неделю после его захвата. Суд длился неделю, после чего он был приговорен к повешению через месяц после вынесения приговора. Такая поспешность была шокирующей по любым меркам и ужасающей по современным стандартам бесконечного затягивания процесса, но Браун и другие люди в целом согласились с тем, что суд был проведен справедливо и с грубым правосудием. [699] Во время процесса, когда Браун лежал израненный на поддоне, и позже, в ожидании казни, он вел себя с неизменным достоинством и самообладанием. Судя по всему, он ни разу не дрогнул с момента поимки и до самой смерти. Его поведение произвело глубокое впечатление на тюремщика, покорило сердца его охранников и произвело глубокое впечатление на миллионы людей, которые стояли на страже смерти, викарируя вместе с ним, когда приближалась его казнь. На вынесение приговора он ответил одним из классических высказываний в американской прозе:

По своим широким историческим последствиям смерть Джона Брауна была значима прежде всего тем, что вызвала огромную эмоциональную симпатию к нему на Севере, а эта симпатия, в свою очередь, вызвала глубокое чувство отчуждения со стороны Юга, который считал, что Север канонизирует изверга, стремящегося ввергнуть Юг в кровавую баню.

Когда 2 декабря 1859 года Джон Браун был повешен в Чарльзтауне, штат Вирджиния, организованное выражение сочувствия на Севере достигло поразительных масштабов. Звонили церковные колокола, вывешивались чёрные банты, стреляли минутные пушки, собирались молитвенные собрания и принимались мемориальные резолюции. В последующие недели эмоциональное излияние продолжалось: огромными тиражами расходились литографии Брауна, организовывались подписки для поддержки его семьи, в Нью-Йорке, Бостоне и Филадельфии проходили огромные поминальные собрания, через прессу был выпущен мемориальный том, а на его могилу в Северной Эльбе (штат Нью-Йорк) хлынул поток паломников. Смерть национального героя не могла вызвать большего излияния скорби.

Если бы эта вспышка национального траура — а это было не что иное, — ограничилась лишь выражением восхищения мужеством Брауна и скорбью по поводу его смерти, возможно, её конечное значение было бы не столь велико. Общество позволяет всем в значительной степени выражать хвалебные речи при оплакивании смерти, и, вероятно, никто не стал бы всерьез возражать, когда юная Луиза Мэй Олкотт написала:

Однако быстро выяснилось, что празднование памяти Джона Брауна было не столько трауром по погибшему, сколько оправданием его целей и проклятием рабовладельцев. Через два дня после вынесения приговора газета Liberator призвала своих читателей «пусть день его казни… станет поводом для такой публичной моральной демонстрации против кровавого и безжалостного рабовладельческого строя, какой ещё не было на земле», [701] и, по сути, так оно и вышло. Уэнделл Филлипс взял ноту осуждения, которая звучала почти бесконечно, когда перед смертью Брауна провозгласил: «Вирджиния — это пиратский корабль, и Джон Браун плавает по морю, лорд верховный адмирал Всемогущего, с поручением потопить каждого пирата, которого он встретит в Божьем океане девятнадцатого века…У Джона Брауна в два раза больше прав повесить губернатора Уайза, чем у губернатора Уайза повесить его». [702]

Моральный эффект осуждения рабовладельческого строя достигался отчасти косвенным путем — экстравагантным почитанием Брауна. В хорошо запомнившихся фразах Эмерсон заявил, что Браун «сделает виселицу столь же славной, как и крест». Торо сравнивал его с Христом и называл «ангелом света». [703] Гаррисон говорил, что огромное собрание в Тремонтском храме в Бостоне собралось, чтобы стать свидетелем воскрешения Джона Брауна. Но во многих случаях аболиционистские ораторы и писатели выходили за рамки простого прославления Брауна и прямо одобряли идею восстания рабов. Гаррисон заявил: «Я готов сказать „успех любому восстанию рабов на Юге и в любой рабовладельческой стране“. И я не вижу, чем я компрометирую или запятнаю свою мирную профессию, делая такое заявление». [704] Уэнделл Филлипс, выступая на тему «Урок дома», сказал: «Урок часа — это восстание». Преподобный Джордж Б. Чивер считал, что «было бы бесконечно лучше, если бы триста тысяч рабовладельцев были упразднены, вычеркнуты из жизни», чем чтобы рабство продолжало существовать; преподобный Эдвин М. Уилок полагал, что миссия Брауна заключалась в «открытии восстания рабов как божественного оружия антирабовладельческого дела» и что люди не должны «уклоняться от кровопролития, которое за этим последует». Для него деятельность Брауна была «священной и сияющей изменой», а для преподобного Фейлза Х. Ньюхолла слово «измена» «стало святым в американском языке». [705]

Газета «Олбани Аргус» попыталась заверить общественность в целом и Юга в частности, что эти высказывания вовсе не являются репрезентативными. «Это мода, — говорилось в газете, — вменять духовенству в вину сочувствие сектантской нетерпимости сегодняшнего дня. Ничто не может быть более ложным или более несправедливым… Священнослужителей, которые проповедуют „убийство без убийства“, действительно мало. В Нью-Йорке — Чивер (пенсионер британских обществ по борьбе с рабством), в Бруклине — Бичер, в Бостоне — один или два таких же, а во внутренних районах — несколько разрозненных подражателей — вот и все священнослужители, участвующие в этом крестовом походе». [706] В поддержку «Аргуса» можно было привести множество доказательств того, что ответственное мнение на Севере не поддерживало сторонников восстания. Два ведущих республиканца, Авраам Линкольн и Уильям Х. Сьюард, осудили поступок Брауна: Линкольн заявил, что, хотя Браун «согласен с нами в том, что рабство неправильно, это не может оправдать насилие, кровопролитие и измену», а Сьюард — что казнь Брауна была «необходимой и справедливой», хотя и достойной сожаления. Через год в республиканской платформе 1860 года переворот Брауна будет охарактеризован как «одно из самых тяжких преступлений». [707] Кроме того, многие люди, не являвшиеся республиканцами, организовывали собрания Союза, на которых такие видные деятели, как Джон А. Дикс и Эдвард Эверетт, пытались развеять впечатление, что все северяне симпатизируют Брауну. [708]

Но для Юга эти заверения не были убедительными. Отказы республиканцев от своих слов попахивали тактическими маневрами, чтобы не потерять голоса умеренных; в рядах республиканцев трудно было увидеть какое-либо реальное сожаление о Брауне, кроме сожаления о том, что он потерпел неудачу. Что касается собраний Союза, то они мало чем помогли. Они были слишком явно инспирированы северными купцами, частично мотивированными страхом потерять южную торговлю; и они имели слишком прорабовладельческий тон. [709] Защищая рабство, они создавали впечатление, что Север разделен на сторонников рабства и сторонников восстания рабов, и нет средней группы, которая выступала бы против рабства, но также против восстания и перерезания горла как средства борьбы с рабством.