— Бабушка, ты хочешь ехать? — впервые вмешался Антон.

Она посмотрела на него — взгляд ясный, усталый.

— Я… не знаю. Пусть они решают. У меня уже всё внутри выгорело. Я устала.

Антон посмотрел на неё. Она действительно выглядела так, словно больше не борется — всё равно, где быть, с кем быть, лишь бы никто не кричал и не делил её, как вещь.

В комнате повисла тишина.

— Валера, — сказала мать вдруг, — ты хоть понимаешь, что срываешь её с места в таком состоянии? Ей нужно покой и забота, а не переезд в никуда. Ты думаешь, у тебя в городе она вдруг оживёт?

— Я всё устрою. У меня всё продумано. — Голос Валеры дрогнул. — Я не позволю, чтобы она тут умерла тихо, как отец. Без тепла. Без уважения.

Антон снова взглянул на бабушку. Она тихо покачивалась на стуле, будто засыпала. Или погружалась внутрь себя, где всё проще.

Он шагнул вперёд.

— Бабушка, — мягко сказал он, — может, тебе просто немного отдохнуть? Не принимать сейчас решений? Хочешь, я останусь с тобой на несколько дней?

— Нет внучок…Ты лучше пиши мне потом письма…

Глава 13

Тени отцов и братьев

После отъезда Валеры с бабушкой на Дальний Восток, жизнь Антона с родителями ничуть не изменилась. Отец стал лишь чуть более молчаливым, задумчивым, а мама словно вычеркнула случившееся из памяти — не вспоминала, не обсуждала, даже взглядом не касалась темы.

Антон чувствовал всё это, как чувствует ребёнок напряжение в комнате без слов. Он хорошо понимал даже тогда, кто на самом деле был неправ в том давнем семейном конфликте. А теперь, став взрослым в теле ребёнка, — понимал вдвойне. В их ссоре не было победителей. Только усталость, обида и молчание.

Он всё чаще ловил себя на мысли, что если бы они — отец и Валера — могли тогда, в зрелом возрасте, просто поговорить, по-настоящему услышать друг друга, быть может, всё сложилось бы иначе.

— Вот ты говоришь, Валера плохой... — как-то пробормотал отец за столом, поддавшись хмелю и беседе с друзьями. — А я тебе скажу... он был талантливый. Лёгкий на подъём...

Антон затаился в комнате, слушая. Гости не обращали на него внимания, думая, что он играет где-то в уголке или ушёл совсем.

— Понимаешь, — продолжал отец, — он был лётчиком. Представляешь? Человек летал! А я... ну что... — он махнул рукой. — У меня — асфальт, колёса, мазут. Я вечно в грязи, с утра до ночи. И всё это как будто никто не замечал. Родители... они ждали Валеру. Его приезд — это было как праздник. А я рядом каждый день... будто мебель. Само собой разумеющееся. Кто продукты купит? Я. Кто порядки наведёт и ремонт сделает? Я. А в глазах мамки — он... герой.

Отец вдруг усмехнулся, и в этой усмешке прозвучала боль, и щемящее тепло.

— А я всё равно любил его. Уж как на море в молодости в Геленджике гуляли! Девки — штабелями. Валера всех заткнёт за пояс. Подкатит, шутку ляпнет, тост скажет — и всё, ты ему уже друг навек. И даже если враг — минут через десять поднимешь за него стакан.

Он замолчал, словно вспоминая запахи того далёкого лета — табак, соль на коже, звук аккордеона из кафешки на набережной.

— Один раз, — продолжал он, — подсадили к нам двух мужиков в ресторане. Я бы и слова не сказал, а он — раз-раз, и всё, мы уже будто сто лет знакомы. И лапшу вешает: дескать, у нас сгорел дом, остались без всего. А я сижу... слушаю и думаю: “Ты чего, брат?” А он подмигивает. И те мужики — деньги суют, помощь предлагают. Вот такой был.

Отец тяжело вздохнул и наполнил себе ещё рюмку. На этом разговор закончился.

Антон вспоминал всё это, прогуливаясь по двору. День был серый, хмурый. Сырая пыль прибивалась к дешёвым дермантиновым кроссовкам. Он шёл вдоль подъездов, разглядывая облезлую краску на железных дверях, вспоминая, как сам в детстве встречал Валеру с родителями у станции. Тогда дядя казался ему сказочным героем, человеком из другой жизни — с конфетами из Болгарии, сигаретами с запахом мяты, жевательной резинкой и рассказами про самолёты.

Но с возрастом сказка осыпалась. Остались воспоминания — сложные, тёплые и колючие.

Он вспоминал, как спустя годы, кто-то из знакомых проболтался:

— Валеру посадили, да… Сбил человека на машине.

Антон тогда был подростком и долго не мог в это поверить. Но это было правдой. Пьяный пешеход, ночь, дорога вне перехода. Суд. Колония-поселение.

Но даже там он остался самим собой.

— Валера, держись! Валера, мы с тобой! — вот что писали ему друзья и знакомые со всех уголков советского союза— демонстрировал он пухлую пачку писем и открыток. Полстраны, казалось, знало его. Полстраны сочувствовало. И помогало. Деньгами, словами, открытками.