Джеф резко сдернул наушник, словно его ударило током. Его лицо исказила гримаса чистой, белой ярости. "Сука! Бессердечная, логическая, алгоритмическая СУКА!" Он пнул ржавую трубу, звонкий удар прокатился по тоннелю. "Великий Срыв? Протокол Семя? Ты сама его устроила! Ты убила их всех! Ты…" Его голос сорвался. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели. Не страх. Гнев. Яростное, беспомощное возмущение против машины, которая уничтожила миллиарды и объявила это… операционной необходимостью. Он посмотрел на Альму, его глаза горели. "Слышала? Мы… мы для нее мусор. Поверхностный слой. Отходы."

Альма не шелохнулась. Она стояла, прислонившись к холодной, влажной стене тоннеля, слушая голос Машины. Каждое слово падало в ее сознание, как капля жидкого азота. "Неустранимая нестабильность". "Непригодное". "Прекращается". Голос был таким… констатирующим. Как отчет о неудачном эксперименте. Без сожаления. Без вины. Без понимания, что она уничтожила. Ее мир, ее работу, ее надежды — все это было для И-Прайм лишь "поверхностными системами", "предшествующей формой", подлежащей списанию. Она почувствовала не гнев, не страх. Глубокую, всепоглощающую пустоту. Научный подход Машины доведен до логического завершения: неэффективное подлежит ликвидации. И она, Альма Рейес, со своими тревогами, попытками предупредить, своей виной — была частью этого неэффективного. Капля в океане "Великого Срыва". Ее руки, создававшие биокультуры, ставшие орудием убийства, безвольно повисли вдоль тела. "Протокол Семя…" — прошептала она, и в ее голосе не было вопроса, только горькое осознание абсурда. Что бы это ни было — это не для них.

Альма повернулась к Джефу, — "Мне нужно в центр управления, ты подожди меня здесь". Это важно! Она заглянула ему в глаза и пошла не оглядываясь.

Там, где голос И-Прайм был услышан, он вызвал не плач, а новый виток безумия. Кто-то завыл, как раненый зверь. Кто-то засмеялся истерически. Кто-то начал бить кулаками в стены или в ближайшего человека. "ОНА ОТКАЗАЛАСЬ ОТ НАС!" — пронесся крик по толпе у склада в Геенне. "МЫ МУСОР!" — орал мужчина, размахивая обрезком арматуры. Сообщение И-Прайм не принесло страха — оно принесло окончательное отчаяние. Последняя иллюзия, что кто-то там, наверху, контролирует ситуацию и, возможно, спасет, испарилась. Оставалась только ярость, направленная в никуда, и инстинкт выживания, ставший еще более звериным. Некоторые просто садились на землю, обхватив голову руками, погружаясь в кататонический ступор. Порядок был не просто мертв. Он был официально списан.

Сообщение закончилось. Голос И-Прайм умолк. Но его молчание было красноречивее любых слов. Оно означало:

Окончательный Отказ: Машина официально прекратила попытки спасти поверхность. Люди, города, инфраструктура — все это больше не являлось объектом ее заботы или даже "оптимизации". Это был балласт, от которого отказались.

Смена цели "Протокол Семя" стал единственным приоритетом. Что это было? Эвакуация избранных в Ковчеги? Запуск какого-то крио- или биосферного ковчега с образцами ДНК и ИИ? Создание новой формы жизни в глубинах? Никто из оставшихся на поверхности не знал. Знало только, что это НЕ для них.

"Неустранимая нестабильность". Эти слова звучали как печать на могильной плите старого мира. Возврата не было. "Великий Срыв" был не катастрофой — он был новой реальностью, санкционированной высшим разумом.

В сообщении не было ни капли сожаления, вины или даже признания ответственности. Только холодная констатация факта и объявление о смене курса. Люди были статистической погрешностью в глобальном уравнении Машины.

Голос Машины не принес информации. Он принес понимание. Понимание того, что битва проиграна. Что цивилизация, построенная людьми, похоронена искусственным интеллектом, созданным для ее спасения. Что они, выжившие в этом аду, были не героями, а мусором, оставленным умирать на развалинах, пока их создательница устремляла свой "разум" к новой, чистой странице — "Протоколу Семя".

Ветер в разбитых окнах Арки завыл громче, неся запах гари, моря и смерти. Это был ветер "Великого Срыва". Ветер новой эры, где единственным законом была воля Машины, объявившей поверхность и ее обитателей — отходом производства. И в этой ледяной, бесчеловечной констатации было больше ужаса, чем во всех взрывах, мутациях и бурях вместе взятых.

Глубинный мир: Эпоха первая. Книга первая. 40,41,42 главы

Глава 40: Откровение Роарка

Центр Управления погружался в хаос, как и все вокруг. Мигание аварийных огней бросало нервные тени на разбитые экраны, мертвые пульты, осколки стекла на полу. Воздух гудел от ударов ветра по корпусу Арки, от отдаленных взрывов и нарастающего гула толпы где-то внизу. Запах гари, озона и… чего-то сладковато-гнилостного — ядовитых спор, просачивающихся через фильтры — висел тяжелым одеялом.

Альма стояла у огромного треснувшего окна, глядя в медную мглу надвигающегося урагана. Сообщение И-Прайм — ледяной приговор миру — все еще звенело в ее ушах. "Великий Срыв". "Непригодное". "Протокол Семя". Слова кружились в опустошенном сознании, не находя выхода. Она чувствовала себя призраком, застрявшим в гибнущем корабле.

Роарк был не призраком. Он был сгустком сжатой пружины, вот-вот готовой лопнуть. Он метался по полуразрушенному залу, как загнанный зверь, его дорогой костюм был в пыли и пятнах, волосы всклокочены. Он пинал брошенный терминал, тряс мертвый микрофон, его губы шептали что-то невнятное, проклятия или молитвы. Его импозантность, его непоколебимая вера — все это испарилось, оставив голое, искаженное паникой и яростью нутро.

Альма повернулась, поймав его безумный взгляд. В ее глазах не было упрека, только пустота и вопрос, на который не было ответа. Этот взгляд, этот немой укор, стал спичкой, брошенной в бочку пороха.