— В итоге ты во второй раз пережила юность и молодость хоть и в чужом теле, — сказал я, — не плохой подарок, правда не известно кого за него благодарить.

Юля пожала плечами, затем подняла на меня глаза и спросила жалобным тоном:

— Что нам теперь делать Санечка?

Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Низкие осенние тучи разрядились наконец то мелким моросящим дождем. На дворе уже стояла середина октября и последние теплые деньки остались уже позади. Впереди были дни осеннего ненастья, а затем зима с ее длинными ночами и короткими хмурыми днями. Уже сейчас день стал совсем коротким по сравнению с летом, на улице ощутимо сгущались сумерки хотя еще не давно в это время было совсем светло.

— Мне одно интересно все-таки, — сказал я, оторвавшись наконец от созерцания в окне осенней непогоды, — откуда эта ищейка Тарханов узнал о наших с тобой отношениях. Хотя мне кажется я знаю откуда и от кого.

Юля подняла на меня вопросительны взгляд.

— Думаю, что здесь не обошлось без нашей лаборантки Машеньки Елизаровой. Она целый год усиленно строила мне глазки видимо надеясь в конце концов добиться своего и заполучить меня себе в мужья, но тут ты ей перешла дорогу. Не могу забыть с какой ненавистью смотрела она на тебя все последнее время. А сейчас и со мной едва здоровается.

— Машеньку можно понять. Она была влюблена в тебя строила на тебя определенные планы, а тут вдруг такое, — ответила Заварзина.

— Планы она могла строить какие угодно и на кого угодно. Это ее проблемы. Я ей кстати никаких авансов не выдавал и никак ее не выделял из числа всех остальных коллег женского пола. Так что ответственности за игру ее воображения нести не желаю. В любом случае я хочу поговорить с ней на эту тему и быть может разузнать она или не она слила Тарханову информацию о наших с тобой отношениях.

— Не знаю, по-моему, это не очень хорошая идея, — покачала головой Юля, — Тарханов мог узнать это и из другого источника. А главное твой разговор даже если он и будет успешен, и Маша признается тебе, в том, что это она все рассказала Тарханову уже ничего не изменит. Кстати, если он будет продолжать шантажировать тебя этим, то ты всегда можешь отказаться ото всех отношений со мной. Если ты это сделаешь я пойму тебя.

— Не говори ерунды. Отказываться от тебя я не собираюсь. И никакие Тархановы не заставят меня это сделать. А чего мы, собственно говоря, боимся? Что известно КГБ? Да пока, собственно говоря, не так и много. Они узнали лишь то, что дядя Герман откуда-то раздобыл информацию позволившую сдвинуть с мертвой точки поиск трех серийных убийц. Источник этой информации им не известен. Тарханов пытается завербовать меня, чтобы я как близкий родственник попытался как-нибудь хитро разузнать откуда дядя Герман добыл эти сведения. О тебе вернее о твоей роли во всем этом им не известно ровно ничего. Да даже если они и узнают об этом, хотя это далеко не факт, чем это опасно? По-моему ничем. Ну расскажешь ты им, что у тебя иногда бывают вещие сны. И что? Про то, что ты попала сюда, в наше время из 21 века рассказывать совсем не обязательно. А вещие сны у тебя бывают лишь изредка. Так что покрутятся они возле тебя, да и отстанут.

— Не знаю Саша. Может быть ты и прав. Но у меня очень нехорошее предчувствие. Мне доводилось в прежней жизни не редко сталкиваться с такими Тархановыми. Поверь мне почти все из них это законченные мерзавцы. Не думаю, что здесь все обстоит иначе. Кстати, в деле уничтожения СССР КГБ сыграл очень заметную роль. Спорили только о том, проспал ли он деятельность внутренних врагов или наоборот активно содействовал им. У меня нет оснований доверять ни самой этой организации в целом ни отдельным людям, которые ее представляют. То, что мы так быстро попали в их поле зрения очень плохо. Очень!

Я наконец отошел от окна и прошелся по кухне. Затем уселся на стул прямо напротив Заварзиной. Посмотрев ей в глаза, я спросил:

— Слушай вот ты рассказала мне, что ждет страну и всех нас всего через несколько лет. Как я понял все эти изменения принесут несчастье огромному количеству людей. И у тебя нет желания хотя бы попробовать предотвратить это. Пусть даже с ничтожными шансами на успех?

— Я думала об этом и не раз. Но, во-первых, я считаю предпринимать, что-либо для спасения СССР сейчас уже слишком поздно. Союз пока еще существует и кажется даже могучим и нерушимым. Пусть и не без проблем. Но это иллюзия. СССР сейчас изнутри это фактически огромный дом с трухлявыми стенами. Снаружи все кажется еще величественным и грозным, а на самом деле внутри одна гниль и труха. Горбачев всего лишь приоткроет идеологические шлюзы и разрешит критику власти в том числе за ошибки прошлых лет и за пару лет произойдет настоящий обвал. Мы же с тобой историки и понимаем, что такие процессы не происходят одномоментно. Они вызревают десятилетиями. Видимо с самого изначала весь этот проект нес в себе какие-то неустранимые дефекты. В любом случае, что-либо менять слишком поздно даже если бы я или ты каким-то чудом оказались бы сейчас на самой вершине власти. А уж в нашем положении тем более. Может быть лет на десять — пятнадцать раньше и можно было бы что-то поправить, а сейчас уже поздно. А во — вторых, к кому обращаться? В ЦК КПСС КГБ? Ты видишь лица людей, которые стоят на Мавзолее и состоят в Политбюро? Неужели ты полагаешь, что они способны что-то радикально изменить? Да большая часть из них мечтает закончить свою жизнь при должности и привилегиях, которые им прилагаются к этой должности. И ничего большего. А те, кто помоложе мечтают, о том, как прорваться к полноте власти конвертировать эту власть в большие деньги и войти тем самым в мировую элиту в клуб господ, правящих миром. Никаких других идей там больше нет. Поверь мне Саша. Я видела это своими глазами. И прекрасно знаю, что представляют из себя эти люди, которые сейчас клянутся в верности идеалам марксизма-ленинизма и Октябрьской революции. Да ты и сам знаешь это. Слишком поздно!

— Может быть ты и права, — подумав ответил я, — но я бы на твоем месте, наверное, все-таки попытался бы что-то изменить. Хотя и понимаю теперь, что видимо действительно шансов на успех очень не много. Слушай, а ты бы не хотела встретиться с собой молодой? Сколько тебе сейчас лет и где ты живешь?

— 14. А жила в это время в Верхневолжске. А насчет встречи… наверное нет. Не думала об этом.

— Недалеко в общем то. А как тебя звали. И по какому адресу.

— Вероника Павловна Степанова. А адрес улица Красных Латышских Стрелков дом 24 квартира 66. А зачем тебе это?

— Так хочу, кое-что проверить. — Я поднялся со стула потянулся и сказал, — ладно вижу, что ты действительно устала так что не буду мешать тебе. Пора мне в общагу. Нужно переварить все то, что я узнал от тебя сегодня.

Юля поднялась со своего стула подошла ко мне прижалась и подняв глаза сказала:

— Не уходи. Останься. Мне без тебя будет очень одиноко и тоскливо…

Несмотря на то, что Заварзина отговаривала меня от намерения поговорить на чистоту с Елизаровой я так и не отказался от этого своего намерения. Однако реализовать его сумел лишь через два дня. На большой перемене я зашел на кафедру, однако не застал там Машу. Обнаружил ее в лаборантской, где она в одиночестве пила за столом чай. Поздоровавшись и получив в ответ на свое приветствие лишь еле заметный кивок головой я произнес: