–

ушвольствие актера, хорошо вошедшего в роль? Нелепое предложение для Михайлова. Пусть, почти наверное, Михайлов не шл христианином, тем более церковным — он должен был ыа-в душе отклик этому православному быту, заражаться ужой верой, — и, ьо всяком случае, чтить ее.

Религиозный ключ к народникам и народовольцам''дает не

только имя Христа, но и особое отношение к мученикам раскола

(огда в Шлиссельбурге другая праведница, более сурового скла

, Вера Николаевна Фигнер, получила возможность читать книги

а вспоминает, что ничто так не потрясало ее в русской истории

к образы боярыни Морозовой и протопопа Аввакума. Через

200 лет мученикам двуперстия откликаются мученики социализ

на. Это дает право понять природу нового движения, как хри

Ешапской секты, сродной тем, что возникли на почве раскола

бегунам, беспоповцам, взыскующим града, с эсхатологической

устремленностью, с жаждой огненной смерти.

Движение, в идее утверждающее крайнее западничество, )азоблачает себя, как русская религиозная секта. Да, это уже 1е борьба за дело Петрово... Аввакум — против Петра, воскресав, расшатывает его империю. Каким тонким оказался покров вропейской культуры на русском теле! Ведь, это уже не вековая дворянская школа. Розночинство берет немецкое «последнее слово», на медный пятак. Его хватает ровно настолько, чтобы опустошить русские мозги, но оно бессильно перевоспитать «натуру». Запад дает, как некогда «жидовство», новые символы и догматы. Но идолам молятся, как иконам, по православному.

И вдруг —? с 1879 г. — бродячие апостолы становятся политическими убийцами. Они об'ясняют это сами своим политическим опытом, поумнением. Историку новое безумие может показаться горше первого. Но об'яснение правильно: это срыв эсхатологизма. Царствие Божие, или царство социальзма, не наступило, хотя прошло уже 9 лет. Надо вступить в единоборство самим князем тьмы и одолеть его. Помните, у Гаршина, красный цветок, в котором для безумного сосредоточилось мировое зло? Как нынешние апокалиптики видят в большевизме воплощенного

Гтихриста, так народовольцы увидели его в царе. Эти страшные годы борьбы не прошли для них бесследно, могли не запятнать их голубиной чистоты. Партия террористов 'уже со всячинкой. Среди нее уже работают провокаторы. Один

Е. БОГДАНОВ

из предателей после 1 марта всходит вместе с героями на эшафот Не гнушаются ложью, и принимают сотрудников из III отделения Дисциплина, моральные требования очень высоки: но ищут до блести солдата, а не христианских добродетелей. Вероятно, мно гие сорвались и погибли в этом бесчеловечном деле. Но друг» донесли до эшафота или сохранили на четверть века в каменныз мешках Шлиссельбурга сердце, полное веры и любви. Митрополит Антоний видел их и благословил в 1905 г.

Но кровь не прощает. Мученики, становясь палачами, об I речены на гибель. Поколение, вынесшее, как свой цвет, как чи| стейшую жертву, — цареубийц, должно погибнуть и без пре-1 следований правительства. Отметим для ,мна|гих, оставшихся живых, религиозный исход. В 70-е годы «маликовцы», Н. В. Чай ковский, Фрей... В 80-е годы толстовцы. Другие, «ренегаты», ере-ди них загадочный Лев Тихомиров, редактор «Народной Воли»: кончают православием.

ТАВРИЧЕСКИЙ ДВОРЕЦ

Действие четвертое-

Люди 40-х годов и народники 70-х представляют крайни вершины русского интеллигентского сознания. Дальше начинается распад этого социологического типа, идущий по двум ли-, нням: понижения идейности, возрастания почвенности. Русская интеллигенция агонизирует долго и бурно: она истекает кровью, в настоящей, не умозрительной уже, народной револции. Интеллигенция принадлежит к тем социальным образованиям, для которых успех губителен; они до конца и без остатка растворяются, в совершенном деле. Дело интеллигенции — европеизация России, заостренная, со второй половины XIX века, в революции.' Победы революции наносят поэтому интеллигенции тяжкие раны. Вот даты их: 1 марта 1881 г., 17 октября 1905 г.. 25 октяря 1917 г. Из них уже первая смертельна. На 1 марта, если' не по времени, то по существу, русская мысль (не интеллигентская, -а русская!), ответила явлением Толстого и стоевского. По разному, но с одинаковой силой они отрицают западнический идеал интеллигенции и делают возможной строительство русской культуры на древней, допетровской почве. Интеллигенция была смущена, но не смогла ответить отлучением.

ТРАГЕДИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

на приняла в себя сильно действующий, хотя и медленный яд, зторый через четверть века начал видимо разлагать ее созна-<е. Но количественно, в культурной работе России интеллиген-ия преобладает —- по крайней, мере, до первой русской ре-

>ЛЮЦИИ.

Она не может умереть, потому ччю дело, которое она себе )ставила, сначала, как апокалиптический идеал, чем дальше, тем )льше становится русским государственным делом. Дворянская оссия с 1861 г. безостановочно разлагается. Самодержавие не силах оторваться от дворянской почвы и гибнет вместе с «ей. мороженная на 20 лет Победоносцевым Россия явно гниет эд снегом (Чехов). Интеллигенция права в своем ощущении гни-эсти 80-90 годов, хотя духовно, в глубине национального со-[ании, эти годы, как часто годы реакции, были, быть может, |мыми плодоносными в новой русской истории. Но общественное ло явно требует хирурга. Революция, убитая Достоевским в 1ее, оправдывается уже политической необходимостью. Отсюда ккресение революционного идеала и движения в конце 90-х

)ДОВ.

Жизнь интеллигенции этих десятилетий, расплющенной жду молотом монархии и наковальней народа, ужасна. Она смы-1ет свои бездейственные ряды в подобие церкви, построенной !> крови мучеников. Целое поколение живет в тени, отбрасывае-Эй Шлиссельбургской крепостью. Оно подавлено идеей муче-йческой смерти: не борьбы, не подвига, не победы, а именно черти.

«О, зачем не лежит твой истерзанный труп Рядом с нами, погибшими братьями?».

?рзает себя Якубович, поэт-каторжник, идейный наследник На-здной Воли.