Этим «возрождением» философии Германия по мнению Грутхейсена, главным образом, обязана Ницше, освободившему философию от связи с наукой, противопоставившему ее науке не как познаие более объективное, чем эта, а наоборот, как наиболее субъективное выражение творческой личности философа. Вдобавок, но мнению Ницше, нет и не может быть познания объективного. Всякое восприятие есть выбор, интерпретация, реакция живого существа на окружающий его 'на него действующий мир. Жизнь сама творит себе своп «мир»; и философия, творец «миросозерцания» только более откровенно и сознательно делает дело жизни.

Нет и не может поэтому быть «.общепризнанной» философии, од ной для всех, ибо каждый философ, поскольку он заслуживает этого имени, должен сам творить себе своп собственный, его личность выражающий мир. И поэтому, хотя философы прошлого стремились к абсолютному познанию вечных и общеобязательных истин, они с!е 1ас-1о только выражали каждый свой собственный, индивидуально отличный ми]). В этом как раз залог их цет ости и непреходящего исторического интереса. Каждый из . их, творя собственный мир, творил но-ные ценности: в этом . —? в нахождении новых ценностей —? и должна заключаться роль философии.

Оставим в стороне виталистический прагматизм и оиологизм Ницше, — не будем искать

«источников» его учения. Это все, по мнению Грутхейсена, не важно. Что важно, это то, что Ницше открыл для философии новую область , область ценностей; и, пожалуй, еще важнее то, что он постарался найти для философии ей одной принадлежащую область творчества, что для него философия вновь во-,плотилась в жизнь. Мы не будем следовать за Грутхейсе-ном в его изложении решений — или попыток решений — Диль-тея, Зиммеля, Гуссерля. Философия духа Дильтёя, философия жизни Зиммеля, философия чистой интуиции Гуссерля охарактеризованы им настолько удачно, насколько вообще возмож-вно в нескольких с.:овах охарактеризовать философское учение.

Грутхейсен вполне прав, указывая, что концепции Ницше, Зиммеля и Дильтея не выводят нас на широкую дорогу философского творчества. Они прекрасно объясняют нам прошлое философии, вскрывают субъ ективный характер псевдо-объ-ективных систем. Но может ли философская мысль отказаться от истины? II может ли философ сознательно творить свой субъективный мир? Уйдя от науки не попадет ли он в царство фикции, в царство романа? Познание смысла собственной деятельности не убьет ли в нем наивный импульс к творчеству?

Грутхейсен прав, и мы могли бы указать, как на подтверждение его сомнений па тот факт, что из школы Зиммеля и Дильтея вышло много прекрасных историков, но не вышло ни одного «философа» и что единственный последователь Ницше, который мог бы претендовать на это звание, Н. Гартман не отвергает объективнаго смысла познания и не отказывается от метафизики.

Нам хотелось бы однако сказать несколько слов о «феноменологии» Гуссерля и его школы. Грутхейсен, как нам кажется, слишком суживает значение феноменологического метода, сводя его к анализу имманентн-

БИБЛИОГРАФИЯ

го смысла интенциональных актов. Феноменологическая интуиции стремилась к большему: она, гозрождая метафизическия устремления древней философии, пытается достигнуть интуиции сущностей: отказываясь иметь дело с «фактами», ьонстантиру-емымн и объясняемыми наукой, они не уходит от реальности, замыкаясь в царство чистой мысли. Наоборот, устремления ее онтологичны. Она стремится научить пас «видеть» сущности, те с[ин1(Шаи^, те и д е и, о которых так много писали и смысл которых так мало понимали историки.

Как раз сравнение с теорией познания Ницше могло бы бросить свет на сущность феноменологического '.метода: познание реальной д е й-с т в и т е л ь н о с т н, как справедливо учил Ницше, всегда активно; оно никогда не бывает чистым восприятием, чистой интуицией. Оно всегда пронизано волитивным устремлением. «Феноменологическая редукция», «отвлечение от реальности», о которых говорит Гуссерль, не есть абстракция; это просто на просто уничтожение (теМашШтшз, $иррге88;б) с сложном познавательном акте его Волитпвной. активно проникающей в действительность, компоненты. Освобождение от этого волитивпого .момента, от установки на действие, вот чго дает возможность достигнуть ч и с т о й и птунции. Что чистая интуиция не может иметь своим объектом реальной дествптелыюстп само собой понятно: эта «реальная действительность» коррелятивна действию к воле, активности и жизни. Но мир интуиции не менее, а более реален, чем этот мир. Мир сущностей и качеств — ,не абстракция. Он не беднее, а богаче мира жизни и мира науки.

Здесь , кажется нам, основная, слишком мало освещенная Грут-хейсеном, особенность современной философии; в стремлении к обогащению нашего опы-

та, нашего мира, в отказе от упрощающаго действительность научного объяснения лежит то новое, что объединяет столь непохожий друг на друга тенденции Зиммеля, Дильтея, Ницше и Гуссерля. И в этом, анти-науч-ном устремлении путь к освобождению и к возрождению философской мысли.

Немалую роль тут сыграла и сама наука — но о современной пауке Гртухейеен не говорит. Придется нам поэтому отложить раземотрение этого вопроса до другого раза.