<p> Будущее Ника Стоуна никогда не выглядело столь мрачным. Единственный человек, которого он когда-либо любил, мертв, и единственные, кто мог бы дать ему повод не присоединиться к ней, отвернулись от него. Пока случайная встреча с человеком, которого он спас десять лет назад, не протянула ему спасательный круг.</p>
Энди Макнаб
Глубокий чёрный
1
Босния, октябрь 1994 г.
Оттуда, где я прятался, дно долины напоминало ничейную землю на Сомме: акры грязи, взрытой гусеницами танков и тяжёлой техники, воронки от миномётов, заполненные грязной водой. Кое-где мёртвая рука царапала небо, моля о помощи, которая так и не пришла.
День выдался серый и унылый, ещё не морозный, но достаточно холодный, чтобы за последние три дня лишить меня тепла. И всё же мне повезло больше, чем разбросанным трупам, наполовину зарытым в грязь. Судя по степени разложения, некоторые лежали там с лета.
Я находился примерно в ста километрах к северу от Сараева, зарывшись в лес у подножия горы. Из моего укрытия открывался вид на долину, где раньше находился цементный завод, ровно в 217 метрах. Проблема для владельцев заключалась в том, что это был мусульманский цементный завод. Забор по периметру давно сравняли с землей сербские танки, и ни одна часть комплекса не осталась незатронутой ожесточенными боями. Большая его часть превратилась в руины. Трёхэтажное здание, которое, как я предположил, когда-то было офисным блоком, кое-как стояло, изрешечённое артиллерийскими снарядами и выстрелами из стрелкового оружия. Чёрные подпалины обрамляли дыры там, где когда-то были окна.
В свой миниатюрный бинокль я насчитал, наверное, тридцать или сорок сербских солдат и видел, что они так же холодны и злы, как и я. Из пристройки валил дым, смешиваясь с редкими хлопками дизельных выхлопов; один или два парня Младича заводили машины, чтобы согреться в кабине.
Я мог лишь догадываться, что они, как и я, ждали прибытия генерала. Ратко Младич, главнокомандующий Армией боснийских сербов, должен был появиться накануне, но этого не произошло. Чёрт его знает почему. Сараево просто приказало мне ждать на месте, и я так и поступал, пока не прикажут поднять ракету в воздух.
Я был по уши в снайперском костюме Gore-Tex – большом, громоздком комбинезоне с камуфляжной расцветкой и подкладкой, похожей на одеяло. Первые несколько часов он согревал меня, но длительный контакт с землёй постепенно истощал. У меня оставалось еды примерно на два дня, но, находясь так близко к цели, я был занят тяжёлой работой. Я не мог ни разогреть еду, ни сварить себе напиток. Зато я был сухой.
Я поднял бинокль и снова осмотрел землю, контролируя дыхание. Даже по инверсионному следу можно было подумать, что я устраиваю пикник.
Яма в форме гроба, которую я выкопал, скрытно пробравшись в этот район, была глубиной около двух футов и покрыта камуфляжной сеткой. Я снова отрегулировал её, чтобы объектив на передней части ЛЦУ (лазерного целеуказателя) имел чёткое поле зрения на завод. Когда Младич прибывал, чтобы сделать то, что он собирался сделать в глуши, я вызывал его. Фирма, которую сербы обстреливали в Сараево, давала зелёный свет быстрому самолёту, вооружённому 2000-фунтовой бомбой Paveway с лазерным наведением. Минут через пятнадцать-двадцать, в зависимости от того, сколько времени, как мы говорили в торговле, требовалось платформе, чтобы доставить её, в сербском высшем командовании открывалась вакансия.
После удара я бы смылся как можно быстрее. Сербы не дураки; они знали, что эти точечные бомбовые удары — это технология, контролируемая человеком, и будут меня искать.
Кроме LTD и моего рюкзака, всё, от снайперского костюма до пластиковых пакетов с дерьмом и канистры с мочой, останется в укрытии. Неважно, откопают ли сербы: это был не первый раз, когда их пометили, и не последний. Они знали, кто это делает, но всё равно свалили бы вину на мусульман. Я бы тоже предпочёл уйти из LTD, но сербы знали, что их помечают, и могли это доказать.
Выбравшись из непосредственной близости, я просто отправился в путь и снова стал Ником Коллинзом, внештатным репортёром. В моём походном рюкзаке лежали видеокамера Sony Hi-8 и зеркальный фотоаппарат Nikon 35 мм. По пути на работу я общался с местными жителями, чтобы сделать как можно больше кадров. Если меня поймают, я хотел выглядеть соответствующе.
У Ника Коллинза был ирландский паспорт для этой работы. Ирландский или швейцарский — самые надёжные документы в мире. Кого когда-либо бесили Дублин или Берн? С такой фамилией, как Коллинз, но с лондонским акцентом, я бы сказал, что родом из Килберна. Отец просто не удосужился принять британское гражданство, когда закончил работать в Макэлпайне в начале семидесятых.
Фрилансеров вроде меня здесь было двое на пенни. Молодые парни, а иногда и девушки, пытались сколотить состояние на эффектных фотографиях и видеоматериалах, которые могли бы быть достаточно хороши для распространения по всему миру. Я присоединился к сотням людей, которые забронировали билет на самолёт и отправились в Диксонс в поисках приличной зеркальной камеры и нескольких сотен рулонов плёнки. Оказавшись в стране, они спросили, где весь этот хаос, и слетелись туда, словно пчёлы на мёд.