Есть так же духи стихий: вроде духов ветра или огня, но встретить их можно очень редко.

Они ни на что не влияют, никак не контактируют с живыми существами. Просто появляются и летают неподалёку, прежде чем исчезнуть.

— Проходи, — велит мужчина. — Хорош стоять, зенки тут свои пучить.

— Понял, прохожу.

Понимаю раздражительность стражников. Перепутье никогда не было спокойным местом: постоянно кого-то ограбят, изобьют, изнасилуют, а то и прирезать могут. Теперь же ещё и армия мимо проходит.

От всех этих князей — жди беды.

Жители хотят, чтобы он поскорее ушёл, вот и ходят хмурые. Я же, в прекрасном настроении после ночной стычки, иду среди злых людей и громко насвистываю.

— Здрав будь, — говорю, останавливаясь напротив Ерёмы Лба, знакомого кузнеца.

— А, Табемысл, здорово!

Падлюка видит меня в десятый раз, но никак не может запомнить моё имя. Болван, что ещё сказать: сильный, крепкий, но слегка дремучий. Давным-давно ему дали прозвище «Лоб» и это как нельзя хорошо описывает и его внешность, и его разум. Но меня его личные качества не интересуют — не в настольные игры играем. Главное, что с железом обращаться умеет.

— Я — Тимофей.

— Точно, точно. Запомню. В следующий раз точно.

— Сегодня я пришёл за серпом, но прежде, чем купить, посмотри вот на это.

Вываливаю на верстак кузнеца кучу барахла, отобранного у разбойников. Ножи, меха, кожаные боты, луки, стрелы, монеты, пару колец, несколько шапок и большой железный котелок.

Из села я выходил с небольшим количеством денег и меха, чтобы купить инструмент для работы, но судьба свела меня с людьми, которые любезно отдали кучу добра, поэтому помимо серпа наверняка получится раздобыть ещё кое-что полезное.

— Так, ну это я могу взять, — Лоб принимается перекладывать вещи. — Вот это, вот это… Это точно нет.

В основном на Перепутье используют простой обмен: товар на товар, поскольку монеты редки. Но и деньги встречаются: круглая серебряная монета называется «кун», поскольку стоит как одна шкура куницы. Кун, разделённый на две части — резан. И совсем редко можно встретить целковые — куски серебряных слитков, разрубленных на плоские квадраты.

Часть вещей может обменять кузнец, другие придётся ходить на рынке и обменивать другим людям. Либо продать одному из купцов чуть дешевле.

— Мне серп покрепче, — говорю. — И косу хотелось бы.

— Серп — можно, но коса… нет, тут маловато для косы. Металла много, сам понимаешь. Нужно всё это, и наверх ещё столько же.

От подобной наглости я чуть не поперхнулся. Обычно купцы дерут с деревенщин втридорога, а тут простой кузнец. Даже крохотный дух недовольства появился возле моей головы: круглый бордовый пузырь. Облетел вокруг несколько раз и испарился.

— С ума сошёл? Тут один только котелок с ножами на полсотни кун наберётся, и это я не говорю про остальное.

— Мало, — возражает мужчина. — За сотню я бы продал.

— Хуётню! Где ты найдёшь человека, которому нужно косить пшеницу, с сотней кун в кармане?

— Если деревня скинется, купить смогут.

— Я в Вещем у всех соседей монеты и шкуры одалживал, чтобы хватило на один только серп.

— Ну знаешь, — замечает Лоб с видом мудреца. — Деревни и поболее бывают.

— Вещее — это большое село. На сотню нам придётся год скидываться, чтобы пояса не ужать. Либо назови нормальную цену, либо я сейчас уйду. Лучше голыми руками зерно соберу!

На самом деле это всё враньё: моё село не такое уж и бедное. Через нас ходят торговцы между Новгородом и Владимиром, многие покупают у нас яству в дорогу. Так что монеты водятся.

— Ладно, Табемысл, не кипятись.

— Я — Тимофей.

— Как скажешь. За всю эту гору вещей могу отдать косу, но без серпа.

— Всё ещё много.

— Ну а ты решил, что мы железо из земли берём?

— А откуда ж вы его берёте? Из воздуха что ли?

— Из земли, — соглашается Лоб. — Но не так легко, как ты думаешь. Будь железо таким дешёвым, оно бы у каждого было. Семьдесят кун за серп и косу — честно. Именно за столько я потом обменяю все твои вещи. А ещё работа, усилия…

— Давай так. Шкуры, котелок, ножи и лук со стрелами на косу и серп. А ещё я расскажу, как прикончил людей Митьки Седого.

Брови у Лба поползли наверх точно так же, как недавно у Свистуна покойного. Местные очень не любят разбойников на дорогах — они годами портят кровь, не дают свободно путешествовать и торговать. Вымогают, нападают, убивают. И пуще всех люди ненавидели Митьку Седого.

— И сапоги, — в отчаянии произносит Лоб. — Последняя цена, меньше не возьму.

— Нет. Ты и сам знаешь, что это слишком много для твоего инструмента.