Все счастливы, что самая трудная часть работы позади. Осталась лишь мелочь, кропотливая, но физически простая работа.

На следующий день с самого утра всё село снова собирается на току, на этот раз чтобы провеять зерно: отделить зёрна от плевел. Сначала мы берём его деревянными лопатами и подбрасываем в воздух, позволяя ветру унести шелуху. Повторяем это столько раз, чтобы когда берёшь горсть зерна ладонью, в ней не было мусора. Затем просеиваем зерно через решето — круглую раму из ивовых прутьев, туго обтянутую сеткой из конского волоса. Зерно проваливается вниз, а крупные камешки и веточки остаются. От мелкого мусора, которого теперь совсем мало, избавляемся вручную: женщины и дети, зоркие на мелкую работу, рассыпают его на дощечках и водят руками, выискивая посторонние предметы.

Собранное чистое зерно перевозим на хранение в амбары, засыпаем в сусеки — деревянные лари, поднятые над землёй, чтобы сырость не добралась. Наши амбары находятся на отшибе, отдельно друг от друга, чтобы случайный пожар не спалил вместе с домами ещё и провизию. В каждом амбаре — отдельный вход для кота, чтобы мышей гонял. Так как в этом году у нас зерна получилось много, часть его закапываем в зерновые ямы на долгой срок.

— Фух, — вздыхает Светозара. — Наконец-то.

— Ага, — подтверждает Никодим. — Всё, до весны теперь можно не напрягаться.

Мы втроём сидим на лавочке у церквушки и смотрим на горизонт.

— Чего это вы расслабились? — спрашиваю. — Про ячмень забыли?

— Бля-я, — вздыхает Никодим.

Во время упорной работы на общем поле ржи можно забыть, что мы в этом году засадили ячмень поодаль, на нашем собственном участке. Специально для того, чтобы сделать брагу. Так что следующие два дня мы повторяем всё то, что делали, но уже впятером: я, папаня, мама, Никодим и Светозара. Не знаю зачем, но я постоянно посматриваю на Душану, которая работает без устали. Буквально. Не вздыхает, не жалуется, не приостанавливается, чтобы разогнуть спину. Она даже не запыхалась, когда носила и складывала солому.

Чёрт возьми.

Надо переставать следить за ней.

Два дня мы работали на общем поле, чтобы наполнить сельские закрома, и ещё два дня на своём. Четыре дня спустя у нас есть и рожь, и ячмень.

Жизнь постепенно вернулась в прежнее русло, словно и не было в нашем селе никакого смертоубийства. Люди живут в своих домах, ходят за водой, здороваются по утрам, плетут корзины и лапти, прядут, шьют… но это обманчивое спокойствие. Веда права: рано или поздно безумец возьмётся за нас. Сейчас у нашего удельного князя слишком много забот, чтобы заниматься ещё и Вещим, но скоро он обратит на нас свой взор.

И к этому нужно быть готовым.

Даже больше, нам нужно что-то предпринять раньше, чем он.

Но что?

Прямо сейчас я ни о чём не жалею. Когда люди удельного князя забрали в телеге двух девочек и папаню, я не мог позволить им просто уехать, и мы с друзьями вызволили своих. Когда сюда пришли люди в масках — я не хотел добровольно идти на смерть вместе со Светозарой и Никодимом, и мы снова дали отпор.

Каждое решение, что мы принимали, было правильным. Но эта цепочка правильных решений привела нас в неудобную ситуацию.

Впрочем, всё решится. Все проблемы в моей жизни исчезали, если сесть и как следует подумать над их решением. Здесь будет точно так же.

На шестой день после начала обмолота в селе устраивают праздник: печётся очень много хлеба. Это самый сытный день в году, когда люди позволяют себе поесть от души. В этот день все ходят друг к другу в гости. К нам в мельницу пришли отче Игнатий с Никодимом, Светозара с Мелентием, и наш сосед Веня Гусь. Даже не знаю, где можно найти другое такое место, чтобы за одним столом сидел священник и волхв, при этом очень весело болтали и не собирались ссориться. Только у нас дома сегодня.

— Как вам хлеб? — спрашивает Душана. — Весь день пекла, по нашему старинному рецепту, с толчёными орехами.

— Это хорошо, — заявляет Мелентий. — Как там у вас, у христиан? Хлеб — молись ему, как Господу?

— Я есмь хлеб жизни, — отвечает Игнатий. — Приходящий ко мне не будет алкать.

— Точно. А у нас всё проще, как сказал Дажьбог: хлеб — это кусочек солнца на земле.

— Как красиво. Это где-то записано?

— О, нет, нигде — мы же читать не умеем. Даждьбог сказал мне это летом, когда захаживал на праздник солнцестояния. Чтите хлеб, говорит. Никогда не кладите его горбушкой вниз, не выбрасывайте — обидится. Хлеб, говорит — это солнце на земле. И эти слова истинно мудры, так как хлеб растёт только под солнцем. И цвет у зёрен как у солнца.

— Эх, как бы я хотел увидеть нашего Господа, — вздыхает Игнатий. — Но наш к нам не приходит…

Душана ставит на тарелки две буханки, только из печи: свежие, хрустящие, а запах… Федот со Светозарой выносят овсяный кисель, варенную репу, капусту, грибы, масло и особо заготовленные на сегодняшний день мочёные ягоды. Я же, в свою очередь, ставлю на стол два жбана:

— Попробуйте напитки. Тут квас, а тут моя особая брага, с дубовой корой. Я назвал её «медвежья лапа», поскольку по башке бьёт — будь здоров. Крепкая, как ругань нашего старика Ярополка.