– Думаешь, покушение на тебя – его рук дело.

– Жирный мотив, – усмехнулся я.

– Да уж…

– У моего хобби нет легального покровителя, Давид Глебович. Если ты хочешь меня за что-то подтащить, как и обычно…

– Нет, не как обычно. Обстоятельства изменились – ты едва выжил и больше не угрожаешь Игорю.

– Я никогда не угрожал Игорю, – процедил.

– Я неправильно выразился.

– Ты тоже думаешь, что я решил загрести жар чужими руками и натравил на него сумасшедшую ординаторшу? – сузил я зло глаза. – Да иди ты!

– Стас, ты вставлял мне палки в колеса, пока я вытаскивал Игоря из газовой камеры за убийство пациента! – Ему надоело терпеть мои нападки. – Ты сознательно не давал мне его спасти тогда!

– Он виновен в смерти моей матери! Он убил собственноручно мужа пациентки! Я вмешивался абсолютно легально, а не исподтишка! Стрельба в Игоря – не моих рук дело!

– Что тут у вас происходит?! – вдруг ворвалась в двери белокурая ведьма, стягивая находу куртку. – Приборы шкалят!

– Привет, Ива, – хмуро глянул на ведьму Горький. – Беседуем.

– Ты должен был у меня спросить, можно ли с ним вообще беседовать! – вызверилась она неожиданно.

А хорошенькая она в гневе. И имя у нее интересное какое – Ива. И не та, которая плакучая, а та, которая розгами так отходит, что на задницу не сядешь неделю. Я восхищенно оскалился невпопад, любуясь сценкой и, что уж там, Ивой. Горький даже сдал под ее взглядом. Поднялся пришибленно, пока она, игнорируя его, пристроила стетоскоп на моей груди.

«Вали давай», – красноречиво сообщил ему довольным взглядом.

Горький вышел, а я заметно сдулся, проваливаясь в подушку.

– Плохо? – тихо поинтересовалась она.

– Значит, ты – Ива.

– Слабость чувствуешь?

– Да, – нехотя признался я, развлекаясь изучением ее лица. – Сколько тебе лет?

– Решишь, нужно ли спросить у меня отчество?

– Я не буду называть тебя по отчеству. Почему ты не сказала, что меня охраняют?

– Ну, ты же считаешь, что этой охраны недостаточно.

– Ты проницательна.

– Конечно. Таким нарциссам как ты всегда кажется, что они – особые персоны, которых все недооценивают.

– Тебя давно пороли? – сузил я недобро глаза.

Сердце на мониторе угрожающе набрало обороты.

– Ты еще и садист. – Она потянулась к ящику с медикаментами и принялась расколупывать ампулы.

– Ты себе глупые диагнозы позволяешь ставить только в терапии или и оперируешь также хреново?

– Ты обиделся на «садиста»? – усмехнулась Ива. – Не думала, что ты такой чувствительный…

– Что ты собралась мне колоть? – насторожился я.

– Успокоительное и адреноблокатор, – сосредоточенно сообщила она. – Ты не соблюдаешь спокойствие.

– Успокоишься тут с вами, – прорычал я.

– Я помогу. – Ива прыснула из шприца и направилась ко мне. – Руку давай.

– Кто еще тут садист! – процедил я, терпя инъекцию.

– Отдыхай, – заботливо прижала она место укола салфеткой.

– А ты когда отдохнешь? – поинтересовался, когда она направилась к креслу у стены, чтобы забрать куртку.

– Из нас двоих врач – я.

– Возвращайся быстрее, Ива, – прожег я ее взглядом, когда она обернулась от двери.

Бесила. Все тут бесило. И главное – мне с какого-то черта впервые захотелось доказать, что я – не такой, каким кажусь на первый взгляд. У хороших парней шансы на выживание больше, наверное. А мне все больше хотелось жить.

Я вернулся к плану дозвониться до своей своры и набрал самого старшего, которому доверял присмотр за остальными. Семён попал ко мне, страдая глубокой зависимостью. Стоило больших трудов вытащить его из того состояния, в котором он находился. Даже не знаю, чего я за него так уцепился… Но теперь он платил преданностью, и меня это устраивало. Сегодня моя большая орава жила в доме на окраине одного из поселков. Те, кого не удалось пристроить. С местными они были в ладах – часто нанимались в помощь, работали на совесть и не дебоширили. В основном никто из пацанов не хотел к прежней жизни и все они зубами цеплялись за возможность жить нормально. Но и без проблем, само собой, не обходилось. Наверное, я вымотался спасать кого-то постоянно. Но не мог остановиться.

Сёма ответил сразу.

– Тихо! Это Стас! – раздалось сначала в трубке. – Да, Стас.

На заднем фоне воцарилась тишина. Я знал, что Семен пугал мной временами ребят, но что было делать? Воспитание молодняка держится на страхе и уважении.

– Как обстановка? – постарался поинтересоваться я твердым голосом.

– Все, в общем, нормально, но тут Карен что-то жалуется…

Карен поступил в стаю недавно. Замкнутый мальчишка шестнадцати лет не привык жаловаться, и это давно стало проблемой. То он температуру на ногах перенес, то рану прятал. И, хотя оборотни в целом, живучи, все это добавляло проблем. Но то, что Карен жалуется, я слышал впервые.