А это кто? Фотографировали сверху. Возможно с окна больницы. Фото нечеткое. Какие-то люди в ОЗК, что-то несут. Врачи сбились робкой стайкой у ворот, смотрят на чужаков отстраненно. А те хозяйничают. Двое методично грузят какие-то ящики в необычный фургон. Даже по фото видно — фургон массивный, бронированный, колеса утоплены под железный щит. Странные нашивки на рукавах. Отсюда не разглядеть. А этот, видать командир, указывает рукой на дорогу. Рядом с ним полицейский в майорских погонах. Смотрит отрешенно, непонимающе. Он тут не хозяин. Живописное фото.

Дархан листал дальше и дальше. Больше он не видел странных людей в костюмах ОЗК. Проснулась Шара, захотела пить. Дархан, выдернув фотографию из альбома, подал Шаре ковшик. Напившись, она снова закрыла глаза. Дархан приблизил фото к ее лицу и тихо тронул за руку.

— Кто это? Американцы?

Шара помотала головой. Сказала тихо, слабо.

— Наши. Помощь от государства.

— Какая помощь? Они тоже тут?

Шара прикрыла глаза.

— Смутно помню… десятки автобусов въехали в город. А за ними какие-то фургоны. Вон, на фото один из таких. Закир говорил, еще броневики были, я не видела лично. Остановились у здания акимата, а когда узнали, что власти покинули город, добрались и до нас.

Шара, взяв руку Дархана, приблизила ковш с водой к губам и сделала еще пару глотков.

— Работали споро, с нами почти не разговаривали. Вместе с остатками местной полиции всех задержали и прежде всего заставили написать подробные списки покинувших город. Нам ничего не предъявляли, ни в чем не обвиняли. Спорящих и любопытных куда-то отводили. Потом, правда, отпустили. К пропаже вакцин отнеслись подозрительно спокойно. Да мы ничего и не скрывали. Готовы были к любой расплате, только бы закончить этот кошмар.

Закира часто дергали. Заставили дать списки всех умерших от инфекции. Вот тогда-то Закир и сообщил, что не было там ни одного взрослого. Или старика. Или хотя бы младенца. Кто-то может и умирал, да вот только не от инфекции. Уж не знаю, как у них это получилось, только все захоронения они перекопали, трупы изъяли и захоронили на месте городского пруда, на выезде из города.

— А пруд куда делся?

— Осушили. За четыре дня. И не пруд это вовсе. Так — отстойник для воды, скорее. Не знаю, меня там не было.

Шара, оперившись горячей сухой рукой о колено Дархана, с трудом села на кровати. Схватив кофту с брошью со стула, стала медленно застегивать гигантские пуговицы. Руки ее тряслись, за время болезни Шара совсем исхудала. Сказала тихо, почти шепотом.

— Погибло шестьсот восемьдесят четыре ребенка. Шестьсот восемьдесят четыре. Самое страшное — это пустота. Информационный вакуум. Радио и телевиденье давно были отрублены. Но и приехавшие нам ничего не говорили.

— Приехавшие, это спецвойска? В комбинезонах ОЗК?

Шара устало махнула кистью.

— Они самые. Мы их белыми костюмами называли. Не перебивай, лучше дай мне еще попить.

Напившись, Шара продолжила:

— Республиканских газет не ввозилось с того самого дня, как вспыхнула эпидемия. Местные еще печатались с грехом пополам, но и там ни слова. Лишь предостережения от новых властей да просьба сохранять спокойствие. Кто-то пытался покинуть город, но он был плотно оцеплен. Везде стояли кордоны. Однажды Закир, отправляясь в очередной рейд с приезжими, услышал в их гремящей рации новость, что где-то в Африке вспыхнула невиданная до сей поры вспышка Эбола и правительства соседей не знают, что с ней делать.

— Может наврал?

Шара пожала узкими плечами.

— Кто его знает? Да и какое это теперь имеет значение.

Проснулся Алмаз, раздул жаровню и придвинул к кровати Шары. Словно не замечая его, она продолжила.

— Однажды утром мы услышали жуткий гул, будто взорвалось нечто грандиозное. Во многих домах повылетали стекла, падала мебель, трескалась штукатурка на стенах. Все повыскакивали из домов, но в городе не было ничего подозрительного. Я тут же позвонила Закиру (городской к тому времени уже работал), но и он ничего не знал. В воздухе пахло гарью и илом. И на этом все.

Шара придвинула ногой жаровню ближе к себе.

— Мы так и не увидели, как и когда уехали белые костюмы. После странного взрыва их никто и никогда уже не видел. С ними исчезли те жалкие остатки городской администрации, что еще были в городе. Люди спешно паковали вещи, заправляли машины. Никаких кордонов, даже блокпосты осиротели без привычных инспекторов ГАИ.

Я покидала город с соседями с четвертого этажа. Хорошие, отзывчивые люди. Они меня безумно уважали, забрали с собой. Вот они, я с ними, да еще и невестка. Сын был в Караганде по работе. Далеко не уехали. На четвертом километре оторвало колесо. Летели кубарем. Невестка со мной сидела на заднем. Погибла сразу. Голова, ударившись о дверцу, треснула словно арбуз. Соседи мои тоже недолго мучились. Я пыталась помочь, но при первом же осмотре стало понятно — конец. Я шла обратно в город и ничего не соображала. Кровь струилась из головы, мимо меня на бешенной скорости проносились машины, а мне и в голову не приходило свернуть на обочину. Когда дошла до поста, насчитала шесть аварий. И ни одного выжившего. Закиру тоже не повезло. Точнее ему-то и повезло, если можно назвать везением разбившийся вместе с семьей «рафик».