Поэтому не удивительно, что священник Ян Сук в одно из воскресений не пришел в костел отслужить службу божью. И с той поры никто его не видел. Может, он утонул, но поведать об этом могла только река. Однако она молчала.

Когда пришло известие об исчезновении священника Яна, Марек вспомнил сказанную им когда-то фразу: «Я хотел бы быть божьим деревом». Почему он хотел быть деревом, когда он был священником? Марек этого не понимал. Он не знал, что посвятить жизнь религии — трудное дело. Особенно в эпоху переворотов в вероучении. Стать божьим деревом означало прославить бога. Но одновременно это означало неподвижность, пассивность, смерть. Молодость Марека вообще не допускала возможности понять, что почти каждый человек в определенные моменты испытывает стремление избавиться от своей телесности. Он открывает в себе нечто влекущее его к мятущейся неизвестности. И тогда в нем прорастают зародыши смерти.

После смерти священника Яна Марек познал только одно: человек — это нечто непостоянное, это призрак. Каждое его слово может быть словом последним, каждый человек может внезапно исчезнуть.

Утром Марек отправляется на другой конец Тынца к отцу Амброзию. В его памяти всплывает сцена, которая разыгралась три года назад, когда они расставались. Старый монах вложил ему в руку крест со святыми мощами. Возможно, этот крест носили поверх монашеской рясы.

— Возьми его себе на память, — сказал тогда отец Амброзий. — Мне он уже не будет нужен.

— Как я должен с ним обращаться? — удивленно спросил Марек.

— Носи его на шее под курткой. Когда согрешишь, дотронься до него и помолись. Господь бог отпустит тебе грех.

— Я не буду грешить, — похвастался Марек.

— Послушай, Марек, — наставлял его старый монах. — Чистая добродетель — это почти безбожие. Постарайся, чтобы ты был таким же, как все. Помни, что господь бог радуется, когда может простить.

Марек ждет встречи с отцом Амброзием. Он помнит, что отец Амброзий бывший цистерцианский монах, который бежал из монастыря двадцать пять лет тому назад, когда Ян Жижка разрушил монастырь. Тынецкие люди хорошо знали этого монаха, потому что он ездил сюда собирать для монастыря, которому принадлежал Тынец, денежные и натуральные налоги. Он вел себя по-человечески, и крестьяне отплатили ему добром. Тынецкий люд принял его к себе без всяких возражений и не настаивал на том, чтобы он носил монашескую одежду. Он ходил в грубошерстной крестьянской куртке, а на ногах — деревянные башмаки.

Отец Амброзий поднимается из-за своей конторки и сразу же узнает Марека. Глотает последнее слово псалма, который он пел в эту минуту, и радостно улыбается. Весь вид его говорит о том, что с ним ничего не может случиться. Он чтит святых и живет под их покровительством. Единственное украшение его скромного жилища — это складень, на створках которого изображен триптих со святыми Анной, Вацлавом и Иржи. Марек хорошо знает, что отец Амброзий этот складень сделал сам.

— Отец Амброзий! — восклицает Марек.

— Марек, здравствуй, — сердечно приветствует его старый монах. — Ты вспомнил меня?

— Ведь я ношу ваш крест.

— Помогает ли он тебе?

— Отец Амброзий, произошло удивительное событие, — говорит Марек серьезно. — Скажите мне, сколько таких крестов существует на свете?

— Только два. Один у моего брата Штепана, августинского монаха в Роуднице, другой был у меня, а теперь его носишь ты. Мы их получили от нашего отца при посвящении в сан. Он был ювелиром в Праге. Я ведь из семьи художников, — улыбается старый монах.

— Вы тоже художник, отец Амброзий, — отвечает Марек.

Он прав. Бывший монах известен не только как знаток теологии, но и как знаток литературы, опытный переписчик и искусный мастер цветной миниатюры. Вот и сейчас он переписывает для кутногорской знати чешский сборник духовных песнопений, и ему безразлично, что на некоторых страницах оказываются хоралы, против которых его сердце католика должно бы было восстать. В минуты творчества он отдает предпочтение искусству перед религией. Он ни за что на свете не упростит ни один хорал, не сделает его менее величественным. Нотные линейки ровны, ноты вписаны четко и аккуратно, буквы сохраняют нежную округлость, а заглавные буквы разного размера расцвечены красками. В разрисовку заглавных букв отец Амброзий вкладывает свое представление о гармоничности или бессмысленности мира.

— Марек, ты не сказал мне, что произошло, — напоминает отец Амброзий. Он любопытен, как всякий монах. Он внимательно слушает историю об Анделе Смиржицкой из Роуднице, о путешествии по Лабе и о том, как очутились рядом два одинаковых креста.

— Не чудо ли это? — кончает Марек свой рассказ.

— Нет, — качает головой старый монах. — Это только предзнаменование. Ты любишь ее?

— Да, — отвечает Марек просто.

— Будь осторожен, — говорит отец Амброзий, — нет ничего удивительного в том, что мой брат Штепан дал Анделе свой крестик. Удивительно то, что крестики попали в руки двух молодых людей, которые понравились друг другу. Быть может, это перст божий указует на то, что рождается очень редко: большое и верное чувство.

— Оно уже родилось.

— Марек, что ты знаешь, — говорит задумчиво монах. — Жить труднее, чем рисовать. Жить труднее, чем молиться. Жить труднее, чем знать все о целой вселенной. Но быть верным в любви труднее, чем жить.

В тынецкую крепость Марек добирается уже в сумерки. В начале декабря день — бедняга. Ночь отнимает у него и утро и вечер. Едва рассветет, и опять уже темно. Хорошо, что светил месяц. Освещает стайку остро разрезанных туч, и все вокруг превращается в сказочную картину. Темные пятна лесов, серебряная гладь реки, космическая тишина и холодный свет звезд.