Через четырнадцать дней — первые успехи. Немцу уже не удается одним ударом выбить меч у Марека. Ему приходится прибегать к хитрости, чтобы все-таки одержать победу.

Ян Пардус на их схватки смотрит с видимым удовлетворением. Однажды он кивает Мареку, чтобы тот отложил меч. Отводит измученного юношу в сторону и говорит как бы между прочим:

— Завтра наш посол едет в Роуднице. Если ты напишешь кому-нибудь писульку, он может взять.

Марек смотрит оторопело, до него с трудом доходит смысл. Возможно ли! Старый Пардус хочет помочь ему? Конечно, он все знает. Кому бы мог Марек писать в Роуднице? Только Анделе.

И Марек быстро оставляет меч и берет перо. Рука его дрожит, сердце учащенно бьется. Он то улыбается, то плачет. Марек впервые испытывает, как нелегко человеку выразить все, что он чувствует. И все же ему удается придать обычным словам смысл, который соответствует его чувствам.

Марек тонет в мечтах, и слова захлестывают его. Ничего другого и не надо. Только так может возникнуть тайнопись, понятная Анделе.

Пан Иржи и Марек стоят перед конюшнями. Ждут, пока конюхи подадут им лошадей. Морозный воздух обжигает лицо, руки коченеют от холода. Сначала они стоят молча, спиной друг к другу. Пан Иржи серьезен и важен от сознания своего могущества. Марек притворяется, что не видит своего господина. Но это ему не помогает. Пан Иржи смотрит на него сначала рассеянно, потом заинтересованно; Мареку приходит в голову, что пану Иржи от него что-то надо.

— У меня к тебе дело, Марек, — говорит пан Иржи.

— К вашим услугам, пан.

— В моих владениях завелся еретик. Он говорит, что Христос был человеком.

— Как он додумался до этого? — Марека это удивляет. Он никогда не видел живого еретика.

— Мы нация умозрительная. Не оставляем в покое даже Иисуса Христа, — усмехается пан Иржи. — Но церковь не может этого понять. Она требует в вопросах веры единомыслия.

— Что я должен сделать, пан?

— Возьми с собой четырех вооруженных людей и отправьте парня в башню, — отвечает Иржи с гневной гримасой. — Мы не можем допустить, чтобы о нас говорили, что мы в своих землях терпим еретика. Достаточно того, что мы сами подобои.

— Как я узнаю этого еретика? На нем какой-нибудь знак? — спрашивает Марек. «Может быть, дьявол отметил его особым образом», — думает он про себя.

— Это обыкновенный человек, — сверкая глазами, говорит пан Иржи. — Портной из Одржепеса. Имя его — Кржижковский. Может, он и невиновен, но, по мнению церкви, вреден. Ты понял меня?

— Не совсем, — отвечает Марек.

— Со временем поймешь. Ты еще молод, — говорит пан Иржи, словно сам он уже седобородый старец.

Он вскакивает на коня и уезжает. Но и после его отъезда в воздухе висит напряжение. Юноша слышит биение своего сердца. Мозг работает усиленно. В какую игру втянут Марек? Это тоже часть борьбы, которая вот-вот начнется. И это будут не только боевые сражения, это будет борьба идей.

Они едут в Одржепес, когда уже смеркается. У низкого домика с соломенной крышей, на которой лежит слой снега, соскакивают с коней. Марек входит в дом первым. За ним протискиваются два воина. Они остаются в сенях, где расположен очаг, потому что в комнату войти уже невозможно — она ужасно маленькая. Утрамбованный земляной пол, бревенчатый потолок, стол с перекрещенными ножками, сундук, постель. Два подслеповатых окошка. Свет в комнату едва проникает, но портной работает у стола, словно над ним горит люстра.

Марек подавляет в себе удивление. По его представлениям, человек с еретическими идеями должен быть строптив душой, уродлив, морщинист и волосат. Но от стола, где было расстелено сукно, к нему обратилось молодое лицо с ржаной бородкой и высоким лбом. Портной молчит, но видно, что он не напуган. Тишину нарушает Марек:

— Как твое имя?

— Ян Кржижковский.

— Ты еретик? — недоумевает Марек. Ему кажется неправдоподобным, что такой человек может быть еретиком. Лучше бы это было неправдой.

— Я верю в бога, господин, — тихо отвечает портной.

— Я не судья тебе, — беспокойно замечает Марек.

— Я пришел к познанию, что Христос был человеком. И не могу оставить это познание только для себя. — Он должен объявить о своем открытии каждому, кого видит.

— Так, значит, это ты, — ворчит разочарованно Марек.

— Разве я грешу, когда шью куртку? — начинает портной необычный диспут.

— Нет, — отвечает беспокойно Марек.

— Грешу, когда ем?

— Нет.

— Грешу, когда думаю?

— Наверное, нет, — отвечает неуверенно Марек.

И он любит обращаться к разуму, но размышления на темы религиозные ему кажутся бессмысленными. Он поставил между собой и религией стеклянную стену. Да, он поклоняется богу, но в вероучении менять ничего не хочет, потому что это его не интересует. Ему мстит суровое религиозное воспитание в детстве — из одной крайности бросает его в другую.

— Вот видите, — улыбается портной, — я еретик только потому, что думаю? Я еретик, если прихожу к новому познанию?