Он проснулся в доме священника, в своем чулане рядом с большой комнатой. Сначала он заворочался и прислушался. До него донеслись звон колоколов, причитания женщин, потом он увидел много огней, колеблющихся там и тут. Он не помнил, как оделся. Не помнил, о чем думал. Все побуждало его спешить. Нож сам собой оказался у него в руке.

В большой комнате он застал только Регину. Поверх своей юбки она надевала еще юбку матери и закутывала голову платком. Наверное, хотела скрыть свою красоту. Пани Магдалена в это время бежала к костелу. Боялась за своего мужа. Это он звонил в колокола. А тому, кто звонит во время грабежа, грозит опасность.

Марек едва успел спросить Регину, что происходит. Та открыла рот, чтобы ответить — она всегда отвечала на его вопросы, — но не успела проронить ни словечка. Двери распахнулись, и в комнату ворвался высокий молодой мужчина. Его голова почти касалась закопченных бревен потолка. Властное лицо, уголки губ опущены книзу. Прыгнул к Регине и схватил ее на руки. Перед глазами Марека мелькнули упругие ляжки, плотно обтянутые кожаными штанами.

Марека бросало то в жар, то в холод. Голова как свинцовая, руки одеревенели. Осмелится он кинуться на этого верзилу? Нет, не осмелится. Ведь его даже руки не слушаются. Но он должен решиться. Как он будет жить на свете, если этого не сделает?

Он пришел в себя, услышав крик Регины. Он ничего не успел заметить, кроме золотого перстня на руке насильника.

Марек бросился на него с ножом. Целился в бок. Только этот проклятый мужлан не забыл, что у него свободны ноги. Он двинул Марека ногой с такой силой, что тот отлетел к сундуку. Грудь хрястнула, ударившись о твердый деревянный угол, голова стукнулась о стену, нож вылетел из рук, описав дугу в воздухе.

Марек еще успел увидеть могучую спину похитителя и лицо Регины: губы полуоткрыты, брови высоко подняты и необычно яркий румянец на щеках.

Потом Марек потерял сознание.

Действующие лица: Регина, Марек, Шимон из Стражнице.

Место действия: дом священника в Тынце над Лабой.

Время действия: 1444 год, неделю спустя после того, как был украден плот возле острова Коло, близ Тынца над Лабой.

Последствия: два сломанных ребра у Марека, великая скорбь в семье Сука и во всем Тынце.

Марек вернулся из отпуска с опозданием на три дня. Он осознает это только сейчас, когда стоит перед Яном Пардусом. В душе Марек оправдывает себя. Прошлое — это ведь тоже жизнь. Его нельзя скомкать, как лист бумаги, и выбросить в окно. Кроме того, прошлое помогает Мареку понять, на что он способен в будущем. Разве он должен порвать с прошлым? Нет, никогда.

Пардус придерживается другого взгляда. Сидит на стуле, прямой, насупленный, сердитый. Имя Марека произносит так, словно лает. Глаза его ничего не скрывают, они горят злобой. Ты опоздал на три дня. Это что за порядки? Если бы Ян Пардус попустительствовал в подобных случаях, кто бы поручился, что отряд легкой конницы не развалился бы за неделю? Никому не позволено безнаказанно нарушать воинскую дисциплину. И Мареку тоже.

Марек еще успевает подумать: «Неужели я настолько незначительная личность в отряде Пардуса, что должен молчать? Нет, я буду отстаивать свои права без страха, но и не горячась».

— Сам себе удивляюсь, как я с тобой нянчусь. Где ты шатался? — начинает Ян Пардус резко.

— Вы знаете, что я был у отца в Кутной Горе. Потом я заезжал в Тынец.

— Не понимаю, зачем тебе надо куда-то ездить. Здесь ты в хороших руках.

— Я, между прочим, существовал и до того, как приехал сюда.

— Как ты со мной разговариваешь? — вспыхивает Пардус. — Какое мне до тебя дело! Я вообще мог бы не вспоминать про тебя.

— Я здесь. Делайте со мною что хотите.

— Ну, ладно! — Пардус прищуривает глаза и крутит ус. — Запрещаю тебе выход в город на целый месяц. А в свободное от учения время будешь фехтовать на эспадронах.

— Слушаюсь, пан.

— И помни, я не потерплю своеволия.

— Слушаюсь, пан.

— Скажи хоть, что тебе стыдно передо мной.

— Да, пан.

— Ты что, спишь или думаешь о чем-то другом? — Лицо Пардуса наливается кровью.

Марек молчит.

— Ну, говори же!

— Вспомните свою молодость, пан.

Пардус встает. Волна гнева схлынула.

— Больно ты храбрый со старым гетманом, — произносит он, уже смягчившись. — Но я тебе вот что скажу на это: у Яна Пардуса из Горки никогда никакой молодости не было. Это теперь молодые носятся со своими чувствами и требуют, чтобы с ними считались, но я этому не собираюсь потакать.

Марек так занят, что себя не помнит. Выезды с отрядом в поле и в лес, изнурительные учения, голод и жажда, усталость, а по вечерам фехтование тупым мечом, который называется эспадроном. Пан Иржи нанял немецкого учителя, члена какого-то драчливого братства откуда-то из Франкфурта-на-Майне, чтобы тот научил замковое войско своему искусству.

Немец кричит что-то непонятное, двигается, как натянутая пружина. Меч в его руке сверкает, в глазах огонь. Он учит Марека вращать меч только запястьем, мгновенно выставлять вперед локоть, пружинить ноги, неожиданно нападать и искусно защищаться от удара. После его уроков на Мареке не остается сухой нитки, засыпает он моментально.