У Марека такое чувство, что для него все кончено, он сброшен на землю и никогда уже не поднимется. Должны были бить его ногами, топтать, вонзать ножи и мечи, рогатины и алебарды. Это было бы прекрасное смертельное угощение. Только Марек на нем уже не присутствовал бы.

— Голова закружится оттого, что смотришь в землю, — слышится рядом громкий голос.

Марек поднимает голову. Это Ярослав из Мечкова, добродушный верзила. Лицо немолодое, утомленное, долговязая фигура отбрасывает длинную тень. Утреннее солнце играет в капельках росы.

— Все это затеяно не против тебя, — продолжает пан Ярослав.

— А против кого?

— Целились выше. В нашего пана, — отвечает Ярослав, слегка прищурив глаза и осторожно оглядываясь по сторонам.

— Неужели это правда? — бормочет Марек, но его мысль не противится утверждению пана Ярослава.

Он вздыхает и пропускает в отчаявшееся сердце немного надежды. Туча, которая висела над ним после столкновения с Яном из Смиржиц, теперь не кажется ему такой черной.

— Ты должен знать, кто ты и что должен делать.

— Я едва это сознаю, — бормочет Марек.

Ему стыдно за себя, но еще больше за роудницкого пана. Почему они стали ему поперек дороги? Кто перемешал все карты? Углубится ли еще больше пропасть между ним и Анделой? Есть ли какой-нибудь выход или нет?

— Это неплохо, если ты немного помучаешься, — улыбается пан Ярослав и поворачивается к коням.

Он хочет прогуляться. Едет легко и упруго, словно каждый шаг для него чрезвычайно важен. Наверное, радуется, что скоро в незнакомых местах подновит свою старую славу.

Марек долго провожает его взглядом.

Последний день августа. Войско все еще не разбежалось. У пана Иржи удивительная способность удерживать людей вместо. Создается впечатление, что друзья вокруг него множатся.

Уже разбит лагерь неподалеку от Планян. Все знают: поход начался. И хотя начальники отрядов стараются сдерживать солдат, страсти разгораются. Каждый отряд обеспечивает себя сам оружием и продовольствием. Лес мечей, обнаженные кинжалы, арбалеты наготове. Войско должно есть и пить. И надо всем этим волна грубого веселья. У воинов словно зорче видят глаза, лучше слышат уши и все чувства обостряются. Завтра их, может быть, ждет смерть, сегодня они хотят жить и потому бесчинствуют. В деревнях тревога. Особенно в тех, которые принадлежат пану Бедржиху из Стражнице. Бедржих — он будет предавать и на том свете.

Солнце непреклонно совершает свой путь, оно ищет ночную тьму. Тихий и долгий день угасает в синем тумане. Воздух словно затянут бархатом. Туман незаметно вползает в легкие и незаметно выползает из них.

Марек бродит среди воинов своего отряда. Не отвечает на окрики, потому что не слышит их. Он погружен в себя. Что он должен предпринять? Отдаться несущей его волне? Или плыть против течения? Сегодня он навлек на себя гнев Яна из Смиржиц, а завтра он может так же навлечь неприязнь Иржи из Подебрад. Стоит только ему сбежать из его войска. До Подебрад всего два шага. Там по замку ходит Андела. Марек знает — она ждет его. Все остальное пустяки: война, слава, дворянский герб, чины, деньги, имущество. Уедут вместе к Дивишу в Чиневес и начнут там новую жизнь. Марек чувствует, что за себя он может поручиться. А что, если он ошибается? Вдруг он трус? Вдруг он не решится действовать наверняка! Ведь не находит же он в себе силы пробить спасительный туннель и идти за светом своей любви! А может быть, эта любовь — грех?

Марек раньше умел распознавать, где чувственность и грех, где добро и зло. Когда же его самого захватила любовь, ему изменила эта способность. Но ведь любовь не может быть грехом. Это ему говорит не разум, это утверждает вспыхнувшее в нем чувство.

Ход его мыслей прерывает неожиданное появление Дивиша с толпой своих крестьян. Марек обнимает друга. В объятиях Дивиша ему кажется, что он тонет в глубокой воде. Он снова приходит в себя, лишь когда открывает глаза. По счастью, Дивиш ничего не замечает, потому что он весь во власти своей собственной радости. Он нашел Марека, у него есть конь, у пояса меч, он слышит запах военных костров. Его поле битвы иное, чем поле битвы Марека.

Разве можно с Дивишем спорить? Нет. Можно ли его убедить, чтобы он вернулся и чтобы Марек мог к нему приехать? Тоже нет. Дивиш друг, но Марек точно знает, что Дивиш не понял бы его.

Герольд созывает начальников всех отрядов в шатер пана Иржи. На августовском небе взошла единственная звезда. Остальные ждут за кулисами. Их время еще придет — когда наступит ночь. В шатре ненамного больше света. Два-три огонька притулились на фитилях сальных светильников. Но лицо пана Иржи освещено, а остальных видеть не обязательно. В сумраке притиснуты друг к другу и Марек с Дивишем.

Пан Иржи произносит речь с достоинством. Никому не льстит. Не видно по нему, что он гневается на кого-то из присутствующих. Это состояние равновесия между чувством собственного достоинства и уважением к окружающим. Видно, что его смирение по отношению к католической церкви уже кончилось и что он ищет слова для ясных приказов, которые хочет отдать начальникам.

— Мы у цели, — говорит пан Иржи, и его взгляд пронизывает тьму. — Стоит протянуть руку — и мы достанем Прагу.

— Сначала Прагу, — раздается голос из темноты.