— Марек из Тынца! — Голос пана Иржи звучит громко и твердо. Будто он знал наперед ответ пана Менгарта.

— Слушаю, пан, — откликается Марек и делает несколько шагов вперед.

— Доставишь пана Менгарта в Подебрады. Там он будет заключен в башню, пока как следует не обдумает мое предложение.

— Ты поплатишься за это! — восклицает пан Менгарт.

Он уже не владеет собой. В его голосе звенит вековая гордость, неукротимая ненависть. Его разум в это мгновение молчит, он забывает о том, что стар. Кажется, что пан Менгарт собирается жить вечно.

— Отбери себе надежный конвой, — продолжает пан Иржи не дрогнув. Маска миролюбия сброшена, на сцену выступает жестокость.

— Слушаю, пан, — тихо повторяет Марек.

Он старается скрыть радость: он вернется в Подебрады, к Анделе. Но его заинтересованность можно объяснить и по-другому — как верность пану Иржи из Подебрад. Великой охотой выполнить его приказ. Какое из объяснений выберет пан Иржи? Может быть, все разом. Может, никакое. Он целиком поглощен своей игрой.

Он обращается к Дивишу из Милетинка и приказывает ему, чтобы тот разыскал Пешика из Кунвальда, староместского бургомистра. Католики исчезли, словно растворились, но Пешик важная фигура, его упускать нельзя. В эти дни его место в тюрьме. Дивиш кланяется в знак согласия.

Аудиенция окончена. История молчит о массах. Она начинает обращать внимание на личности. Показывает на них пальцем. Одних возвышает, других отправляет в тюрьму.

Марек едет в Подебрады как домой. Сознание, что его там ждут, делает его счастливым. Он погоняет коня и все время скачет впереди отряда. Зато пан Менгарт не торопится. И, видно, желает, чтобы поездка их длилась как можно дольше. Солнечный свет подчеркивает его старость: борода тусклая, волосы седые, в каждом движении усталость. Он не хочет допустить мысли, что всему конец. Душа противится этому. Он хотел бы забыть о проклятой ночи, которая все перевернула в его жизни. Хотел бы выжечь ее из памяти. Он разговаривает сам с собой, вероятно, чтобы слышать свои слова, а может быть, для того, чтобы их слышал и Марек?

Например:

— Как это ему удалось? Как это они сплотились? Поставили перед собой цель и ринулись в атаку? Должно быть, он их просто запугал до смерти. И какой он воин? Видит войско только с тылу.

Или:

— Почему мы не защищались? Не иначе как в городе заговор. Ничем другим этого не объяснишь. Заговор нужно было вовремя раскрыть. А мы этого не сделали.

И немного погодя:

— К чему менять то, что уже установилось? Существует лучший способ решения споров, чем война — законность, и она на нашей стороне.

У Марека голова распухла от его речей, он с трудом владеет своим лицом, чтобы придать ему приветливое выражение. Ему хотелось бы найти какую-нибудь заслугу или добродетель у пана Менгарта, чтобы можно было хотя бы пожалеть его. Но и это Мареку не удается. Скорее наоборот. Кто велел после битвы у Липан спалить амбары, где находились пленные табориты и сиротки? [12] Пан Менгарт. Кто долгие годы правил в Праге жестоко и надменно? Пан Менгарт. Кто в присутствии кардинала Карвайала предал чашу и снова присягал католической вере? Пан Менгарт. Остается лишь добавить, что пан Менгарт тоже человек. И весьма старый. Скоро его закроет земля. Марек это сознает и обращается с ним соответствующим образом, но понимает ли это сам пан Менгарт? Едва ли. Только взгляните на него. Лицо его и сейчас словно маска. Неподвижная и жестокая. А глаза? Никакой в них жалости, ни следа даже обыкновенного, вполне понятного в его положении страха, который со временем может утихнуть или совсем исчезнуть. В его глазах затаилась холодная, бесстрастная злоба.

Наверное, пан Менгарт завидует молодости Марека. И не только Марека. И других воинов. Их молодость привлекает его и одновременно раздражает. По дороге он срывает лист и жует его, чтобы освежиться. Держит голову высоко, чтобы скрыть отчаяние.

Они ночуют в домике лесника в керском лесу. Там только одна постель. На ней спит пан Менгарт. Тяжелое тело, оцепеневший, вялый дух. Стерегут его дремлющие воины и седой лес.

Тихое сентябрьское утро. Недвижные клубы тумана и света. Серебряные капли росы на тонких паутинках — предвестники обновленной надежды. Пан Менгарт встает, одевается, глубоко вдыхает воздух. Как только замечает Марека, лицо его принимает старое заученное выражение — похоже, что он улыбается. Это улыбка без души.

— Ты мог быть умнее и смелее, — начинает осторожный разговор пан Менгарт.

— Я не понимаю, — удивляется Марек.

— Я должен договориться с миром.

— С каким миром? — все еще не понимает Марек.

— Со своим, — обрывает его пан Менгарт, но вдруг вспоминает, что он может только просить. — Я охотно поменял бы направление и поехал бы в Индржихов Градец.

— Это исключено, — спокойно отвечает Марек.

— Я не собираюсь тебя оставлять здесь. — Улыбка пана Менгарта обещает сюрприз. — Ты станешь начальником стражи в замке. Кроме того, получишь серебряную чашу, наполненную золотыми дукатами.

— Пан Менгарт, вы забыли, что у меня есть честь.

— У каждого свое представление о чести.

— Да, — соглашается Марек. — У меня свое собственное представление. Через минуту мы оседлаем коней и направимся в Подебрады.

— Даже короткой записочки я не могу написать? Почему, собственно, я должен торчать в подебрадской башне? Я знатный дворянин и бургграф. Разве тебе этого мало, чтобы выполнить мою просьбу?..

— Об этом вы можете говорить только с моим паном, но не со мной.