Им должна была сопутствовать удача. Нескольких колинских воинов скосили стрелы. Оставшиеся вытаскивают мечи. Сколько их? Двадцать? Тридцать? Нет смысла считать. Лишь бы быстрее найти того, своего, и пустить ему кровь. Так думает каждый воин Марека. И стремится к этому. Прежде чем придет подкрепление из Колина. Может быть, оно гораздо ближе, чем они думают.

Марек продирается сквозь легкий утренний туман. Ему кажется, что капельки в воздухе светятся, как Млечный Путь. Небо серое. Каждая ветка лиственниц видится Мареку особенной, неповторимой. Конь тихо всхрапывает. Настороженно прядает ушами. Обнаженный меч в руке Марека наклонен по древним и неумолимым правилам, которые не признают исключений. Чем ближе неприятель, тем Марек храбрее.

Он сразу узнает своего противника. Враг его впереди отряда на расстоянии одного коня. Вот он. Имени на его щите не видно, но каждой клеточкой тела Марек узнает его. Опущенные губы, квадратный подбородок и гордая мужская осанка — голова вскинута чуть ли не до верхушек деревьев. Шимон из Стражнице.

У Марека дрожь пробегает по телу. Его охватывает ужас, пробирающий до костей. Ему хотелось бы договориться с богом, чтобы отсрочить эту встречу, которая может оказаться последней. Но это длится только миг. В силу вступает холодный рассудок. Бой состоится, пусть будет, что будет. Они двое не могут жить на одной земле. Жить может только один из них.

Шимон тоже узнает своего противника. Резким движением освобождает плечи от плаща, который слетает на землю, словно крылья. Перед Мареком мелькают насмешливые глаза Шимона. В каждом его движении чувствуется опытный воин. Не только потому, что он владеет мечом, словно птица крылом, он умеет также и прочитать мысли противника.

Наступает неотвратимая и по-своему прекрасная минута боя. Оба воина стремятся избавиться от самой сильной муки: ненависти. Марек вкладывает в свой меч всю свою силу, Шимон, держа меч двумя руками, сразу же направляет его прямо в сердце Марека. Будто столкнулись два смерча. Один пытается уничтожить другой. Который из них победит?

Звон оружия, храп коней. От взмахов мечей раскачиваются ветви, место боя словно отрезано от мира. Даже солнце не рискует светить сюда. В их намерениях — смерть, в их ударах — вся сила. Сложные выпады, хитроумная защита. Победитель все еще неизвестен. Но решительная минута близится. В вихрь поединка врезается отряд лучников, которые вылетают из засады и на скаку вытаскивают мечи. Несколько колинских воинов бегут. Где-то, чуть ли не рядом с Мареком, раздается дикий рев Яна Пардуса: он только что сбил одного безусого юнца, который преграждал ему путь.

И именно в эти доли секунды все решается. Шимон чуть поворачивает голову. Наверное, чтобы взглянуть туда, откуда раздается крик Пардуса. На свой разбитый отряд? Или ищет путь к отступлению? Кто знает. Этого едва заметного поворота головы достаточно, чтобы Шимон из Стражнице оказался не защищен ни мечом, ни своим ангелом, ни господом богом. Никем и ничем. Марек не колеблясь вонзает меч в его грудь. В самое уязвимое место. Туда, где бьется сердце Шимона.

Шимон выпускает меч, клонится на одну сторону и, сползая по боку коня, падает на землю. Как раз на свой плащ, который минуту назад он сам так предусмотрительно расстелил.

Мареку не верится. Может быть, он пьян или слеп? Не сам ли он потерпел поражение? Шимон, верно, уже по дороге в чистилище. Но и после того, как Марек немного приходит в себя, он не может поверить в то, что сделал. Неужели и вправду на земле лежит Шимон с продырявленным сердцем? Сознание этого поражает Марека. Хотя он так же далек от чувства торжества победы, как и от чувства ужаса. Но восхищение старого гетмана дает перевес торжеству победы. Шимон получил то, что заслужил. Он должен был погибнуть. Это расплата — за Регину, за Анделу, за Дивиша. И за Марека. Радость победы удобно расположилась в душе Марека и не собирается ее покидать. Старый гетман на обратном пути со свойственным ему скепсисом поучает воинов:

— Сегодня мы победили, но это не значит, что мы победили раз и навсегда.

— Первая настоящая битва в моей жизни, — вздыхает Марек.

— Ничего, еще переживешь их столько, сколько я, — бурчит Пардус.

— Ян Пардус, вы во время битвы молодеете, — говорит Марек, вспомнив воинственный клич Пардуса.

— Старость — это бессмыслица, — соглашается гетман и пришпоривает коня. — Она приходит тогда, когда человек поддается ей.

— Много у вас было поединков?

— Я убил достаточно людей, — хмуро признается Ян Пардус. — Но не знаю, рад ли я этому. Не знаю я и того, как предстану на Страшном суде перед богом, когда он будет наводить окончательный порядок.

Марека кольнуло в сердце. Невозможно привыкнуть к тому, что убил человека. Он тоже пришпоривает коня: при быстрой езде отвлекаешься от мрачных мыслей. В подебрадском замке он стряхивает с себя уныние. Бланка смотрит на него с восхищением и, ничего не объясняя, целует ему руку. Она переоделась в женское платье и выглядит, как подобает пани из замка. Темно-коричневое сукно с золотыми нитями, кружевное жабо, красивая прическа, лицо уже не заплакано. Дивиш пришел в сознание. Опасность миновала, теперь ясно, что он выздоровеет. Может быть, он слышал известие о Шимоне, а может, и нет. Губы его подергиваются, глаза различают окружающее. Дивиш, наверное, хочет поделиться своим новым познанием: умереть — это совсем не то, что представляют себе люди.