— Эх, саксонские дороги, — пропел я, переводя дух, — семь загибов на версту!

Степан удивлённо посмотрел на меня.

— Барин, что-то я не слышал никогда от вас приличных стихов. А тут, глядишь, почти песня получается.

— Да так, Степан, в голову пришло…

Я не успел закончить фразу. Из ближайшего леса выбежал человек. Молодой, лет двадцати пяти, но выглядел он ужасно — одежда порвана и измазана грязью, волосы растрепаны, лицо в царапинах и синяках.

Он добежал до нашей кареты и буквально нырнул внутрь, захлопнув за собой дверцу.

— Куда прёшь, окаянный— закричал Степан.

А я уже лез в карету, чтобы разобраться, что происходит.

Незнакомец сидел в углу, тяжело дыша и дрожа всем телом. Говорил он на ломаном немецком, но постоянно переходил на английский.

— Прошу, прошу, помогите мне! — бормотал он. — Они хотят меня убить! Прошу, спрячьте меня!

— Кто ты? — спросил я по-английски.

— Вильям Тэтчер, — ответил он с явным облегчением, услышав родную речь. — Я из Бирмингема. Прошу вас, сэр, вы должны мне помочь!

— Что случилось? — продолжил я по-английски.

Он рассказал свою историю быстро и сбивчиво. Был студентом в Дрездене, изучал… что-то связанное с сельским хозяйством. И влюбился в местную девушку. Не в какую-нибудь, а в дочь члена городского совета. И теперь девушка беременна, а её отец хочет его убить.

— Она беременна, — объяснял Вильям по-английски, — а её отец… он хочет моей смерти. Он послал за мной людей. У них собаки!

В этот момент в карету залетела пчела. Обычная пчела, каких летом полно везде.

Реакция Вильяма была мгновенной и совершенно неожиданной. Он взвизгнул, как девчонка, и забился в дальний угол кареты.

— Уберите её! Уберите её! — кричал он, закрываясь руками.

— Что, чёрт возьми? — не понял я. — Это же просто пчела!

Но пчела, видимо, учуяв его страх, полетела прямо на него. Вильям продолжал вопить и пытаться от неё отбиться, но безуспешно. В конце концов пчела укусила его в левую щёку, чуть ниже глаза.

Эффект был почти мгновенным. Щека начала опухать и краснеть, превращаясь в нечто похожее на флюс.

— Боже мой! — воскликнул я. — Что с тобой?

— Идиосинкразия, — простонал Вильям, ощупывая распухшую щёку. — У меня ужасная идиосинкразия на пчелиные укусы. Это пройдёт, но…

Он не договорил. Откуда-то издалека донёсся лай собак.

Лицо Вильяма побледнело ещё больше.

— Они нашли меня, — прошептал он по-английски. — Прошу вас, сэр, умоляю…

Я быстро всё сообразил. Лай приближался, времени на раздумья не было. Либо я помогаю этому парню, либо отдаю его на растерзание разъярённым бюргерам.

«А почему, собственно, не помочь? — подумал я. — Парень явно в беде, а я не какой-нибудь мерзавец, чтобы выдавать беглецов».

Я высунулся из кареты.

— Степан! Давай сюда свою одежду!

— Какую одежду, барин?

— Лакейскую! Живо!

Степан, не понимая, в чём дело, но повинуясь приказу, начал снимать свой кафтан. Я схватил его и бросил Вильяму.

— Быстро! Надевай это! — сказал я по-английски.

Пока Вильям ловил кафтан, я, не долго думая, ударил его кулаком в правый глаз. Удар получился крепкий — под глазом сразу начал наливаться синяк.

— Какого чёрта?! — завопил Вильям.

— Заткнись, дурак! — зашипел я по-английски. — Ты теперь мой слуга! А морда у тебя битая, потому что ты пьяная свинья! Под сиденьем есть бутылка — глотни и плесни на себя!

Вильям, видимо, сообразил, в чём дело. Он быстро нашёл бутылку с остатками бренди, сделал глоток и плеснул себе на одежду и лицо.

Лай собак становился всё ближе. Вскоре из леса выбежала группа людей — человек пять-шесть, все с дубинками, двое с собаками на поводках.

Я вылез из кареты и продолжил толкать её, изображая озабоченного путешественника, застрявшего в грязи.

— Guten Tag! — крикнул один из преследователей, приближаясь к нашей карете. — Вы не видели молодого человека? Англичанин, грязный, бежал в эту сторону?

— Нет, — ответил я, не переставая толкать. — Никого не видел. Мы здесь застряли с самого утра.

— Можно заглянуть в вашу карету? — спросил тот же человек, видимо, главарь.

— Конечно, — я пожал плечами. — Но там ничего интересного.