Амбрасян сказал: - Ему нужно сначала привыкнуть и завоевать наше доверие. Возможно, он действительно знает больше. Нам нужно попросить его записать гимн, смысла которого он, по его словам, не понимает, но который, надеюсь, он сможет перевести. Я поговорю с ним завтра. Возможно, нам удастся уговорить его сделать это.

***

Гонсалесу пришлось преодолеть серьёзные препятствия, особенно в отношении перевода, но в конце концов он согласился записать гимн, который запомнился ему лучше всего.

Хубер, Шварц и Амбрасян были разочарованы. Они ожидали сенсационного сходства в звучании. Декламация мало напоминала язык астронавтики и ни в малейшей степени не напоминала язык дельфинов. Даже при ускорении записи впечатление сохранялось. Нужно было обладать очень острым слухом и годами практики с дельфинами, чтобы уловить сходство, как это сделал Гонсалес со словом - Ишичоатль.

Перевод, представленный мексиканцем, вызвал больше внимания и сочувствия.

Гонсалес извинился, сказав, что он не поэт и не священник, и не знает некоторых слов, так что стихотворение представляет собой лишь фрагмент. Перевод гласил:

Море, вечная вода,

из которой происходит жизнь,

Море, согретое божественным солнцем,

где резвятся рыбы и волны бьются о берег,

Море, ты приближаешься...

Придите, друзья, поговорите с белым богом, раздвиньте волны... Придите... играйте... берег, пусть раздаются голоса, голоса богов...

говорите, голоса Звёзды...,

Я посылаю вам рыбу,

Хозяин зовёт вас.

***

– Не знаю, каких слов здесь не хватает, — объяснил Гонсалес.
– Мой дед знал гимн только в таком виде.

– Кто, по-твоему, эти - друзья»?» — спросил Хубер.
– Рыбаки на берегу или дельфины? Возможно, ты подозревал что-то подобное — иначе разве ты не прочитал бы этот самый гимн дельфину?

Гонсалес помолчал немного, а затем ответил: - Я уже говорил, что декламировал стихи только потому, что издалека они напоминали мне звуки дельфинов.

– Дорогой друг, — вмешался Амбрасян, — мы слышали гимн на древнем языке толтеков, и, поверьте, у меня наметанный слух. К сожалению, должен отметить, что между тем, что вы нам говорили, и кряканьем дельфинов или даже языком астронавтов практически нет никакого сходства. Поэтому вопрос доктора Хубера не был бы таким уж неразумным, не так ли?

Гонсалес не ответил. Амбрасян продолжил, на этот раз более настойчиво: - Пожалуйста, расскажите нам всё, что вам известно, даже если вы считаете, что вам не дозволено что-то говорить. История дельфинов и астронавтов касается не только вас; теперь она принадлежит всему человечеству.

– Мне также кажется, что вы прочитали этот гимн дельфинам из-за его содержания, а не из-за сходства со звучанием, — сказал профессор Шварц.
– Если - друзья» здесь — дельфины, то это песня, адресованная дельфинам, призывающая их плыть к берегу и говорить с белым богом, как и было сказано.

Мексиканец резко ответил: - Я рассказал вам то, что знаю.
– Пепе, — вмешался Уилер, — я вам не верю. Вы наверняка знаете больше. Подумай, насколько ты можешь нам помочь.

Гонсалес покачал головой.

– Что ж, возможно вы правы, — согласился Бертель.
– Но вы, конечно, тоже об этом думали. Если подозрения профессора Шварца верны, не считаете ли вы, что мы должны сделать вывод, что этот белый бог мог говорить с дельфинами, на дельфиньем языке или даже на языке астронавтов? Но кто этот белый бог? Не расскажете ли вы нам?

При последних словах Бертеля лицо Гонсалеса выразило крайнее удивление.

– Откуда вы знаете, что белый бог понимал язык дельфинов?

– Значит, мои подозрения верны, — вмешался Шварц.

Гонсалес посмотрел на него. Он кивнул; словно вынужденный, он сказал:

– Я не могу говорить об этом, я дал клятву.

Клятва? Никто не знал, что ответить; все оказались на пороге тайны. Что за люди остались, какие связи с временами и вещами, которые считали мёртвыми и забытыми!

Амбрасян первым нашёл слова: - Клятву нужно чтить, — многозначительно пояснил он.
– Все это понимают. Но бывают ситуации, когда клятва теряет смысл. Если, например, кто-то хочет защитить место, где спрятано сокровище, клятва хранить тайну теряет смысл, как только другие уже нашли сокровище. Или, если опасность, от которой человек поклялся что-то защищать, больше не существует, клятва также перестаёт действовать. Задумывался ли ты, имеет ли твоя клятва хоть какой-то смысл сегодня?

Гонсалес сидел, наклонившись вперёд, закрыв лицо руками. Он молчал.

О чём он думал, о чем молился?

В какое время мы живём, подумал Бертель. Одни исследуют космос, с лёгкостью срывая одну за другой завесу с лица вселенной, а вот кто-то сидит в страхе перед мёртвыми богами.

После мучительно долгих минут Гонсалес опустил руки и посмотрел на Амбрасяна. Уголки его губ дрогнули. Но глаза были широко раскрыты, казались ясными и спокойными.
– Вы правы. Это бесполезно. Они так много знают. Да, друзья — это дельфины.