Он пустил по кругу коньяк, и, поднимая бокал для традиционного тоста, Коньков задумчиво, но, по крайней мере, достаточно громко, чтобы большинство услышало, произнёс: - И я верю, чёрт возьми, что зона молчания когда-нибудь заговорит с нами.

Амбрасян был так удивлён, что поставил бокал обратно на стол.
– Я правильно расслышал, товарищ Коньков?» Он поднял кустистые брови.
– Вы сами выдвинули гипотезу, и, думаю, верную, что зона молчания, хотя и молчала, тем самым вновь указала нам на диалектику в работе биоинформации — или я ошибаюсь?»

Коньков, только сейчас заметив, как он оказался в центре внимания, немного смутился. Он встал со бокалом в руке.
– Да, конечно, товарищ Амбрасян, — сказал он.
– У меня всё прошло так гладко, слишком гладко, понимаете?

Как в сказке. У меня в голове не укладывается: зачем они имплантировали дельфинам на той чужой планете передатчики, которые мы знаем по фотографии? Я что-то нащупал, но, пожалуйста, пока не хочу об этом здесь говорить. Хочу только одного: снова поэкспериментировать, на этот раз основательно, с Хойти, Тойти и преобразователем абстракций. Дайте мне немного времени, и тогда я представлю подробный план.

Лицо Амбрасяна всё ещё выражало изумление. Сахаров рассмеялся и крикнул в зал: - Несмотря на это, а может быть, именно поэтому, давайте выпьем коньяку, поднимем бокалы за неутомимость молодого поколения исследователей, за то, чтобы они никогда не ленились и не уставали!

Вернулись на Чёрное море, в Одессу.

В кабинете директора Коньков разложил на столе несколько плотно исписанных кривых – последние результаты энцефалографа при стимуляции биологической - кнопки пуска, – чтобы поговорить с Уилером. Он торопливо провёл ручкой линию: - Вот здесь, да, именно здесь, мы включили сфокусированный луч. Ничего не вышло, как обычно. Вот, видите, я применил другую схему, при которой в срез ЭЭГ были включены даже отдалённые участки мозга. А там – посмотрите. Он порылся в бумагах и вытащил полоску бумаги, покрытую шестнадцатью параллельными кривыми.
– В этой точке включения, вот кривая самой дальней части лобной доли.

Сахаров поправил очки и потянулся за лупой.
– Да, — сказал он, — кажется, там немного изменилось.

– Именно это я и думаю, — ответил Коньков.
– Я просто хотел узнать, подтвердили ли вы мои впечатления. Я увеличил участок и измерил его.

Из кучи лент и листов бумаги он вытащил фотографию, на которой участок кривой был виден крупным и чётким над сеткой тонких линий с цифрами измерений.

– Что вы об этом думаете, Джон?» Сахаров пододвинул фотографию к Уилеру. Уилер достал из кармана халата лупу и изучил числовые значения.

– Похоже, это усиление волнообразного, распространённого торможения. Если лобная доля здесь, то торможение в среднем мозге должно быть довольно сильным, — сказал он.
– В любом случае, необычно.

– Видите ли, — ответил Коньков, — это заставило меня задуматься. Сонливость Хойти и Тойти во время двух десятков экспериментов не давала мне покоя. Наконец, я вижу причину: центральное торможение! Основываясь на морфологии, мы пришли к выводу, что, поскольку структура выглядит как скопление ганглиев, связанных со всей субталамической структурой, мы должны начать оттуда, чтобы добиться процесса возбуждения. А теперь — генерализованное торможение. Это признак того, что мы стимулировали не пусковой механизм, а тормоз?

Сахаров барабанил пальцами по столу.
– Семён, объясните мне, почему? Если там нас ждало сообщение, по логике оно должно было быть запрограммировано на облегчение декодирования, а не блокироваться, как вы сказали, искусственным тормозом. Мне это кажется абсурдным.

Уилер предложил пересмотреть структурную организацию этих областей, возможно, с помощью стереоэлектронного микроскопа, чтобы изучить синапсы – точки соединения нервных волокон клеток.
– Возможно, это действительно тормоз, который автоматически активируется, как только кто-то приближается к секрету.

– Где же здесь логика? Вот в чём мой вопрос. Сахаров переводил взгляд с одного на другого.

– Если дельфин, – пояснил Коньков, – был доставлен на Землю примерно 15 000 лет назад в качестве запрограммированного носителя послания, как предполагает профессор Уилер, это программирование должно было основываться на прогнозе о развитии разумных существ нашей планеты – возможно, также на опыте других цивилизаций, кто знает? По моему мнению, инопланетные учёные заложили очень высокий уровень будущего образования, чтобы незрелое человечество не получило их послание слишком рано.

– Разве мы не слышали от вас раньше, что инопланетные астронавты, даже не заметили человечество? – спросил Уилер.

– Какие комбинации не можно придумать? – спокойно ответил Коньков.

– Следовательно, ваша текущая комбинация предполагает, что наш уровень знаний недостаточно зрелый, чтобы раскрыть тайну? – спросил Сахаров.

– Нет, или, скорее, да! – огрызнулся Коньков.
– Мы только начали; пора зрелости только начинается! Мы в ней! Мы усвоили самое главное: на дельфинах проводились эксперименты.