Особенно ярко это стало проявляться после того, как сам Владимир по наставлению отца нырнул в мутный омут большой политики два года тому назад. И за это время Лина стала чуть ли не неофициальным «знаменем» «слабого пола», который в делах кулуарных мог натворить такого, что мужчинам и года не хватит на то, чтобы разгрести последствия.

Разумеется, цесаревич не имел ничего против женщин в политике, в отличие от каких-либо элементов, влияющих на ситуацию в целом, но при этом остающихся неподконтрольными.

И именно в этом, по мнению Артура, крылась угроза. Не в том, что Лина в принципе могла много добиться — она была умна, сообразительна и, как Владимир теперь знал, обладала куда большим потенциалом, чем он считал ранее. Проблема заключалась в том, что она добивалась не того и не тем путём. Без опоры на формальную иерархию и привычную Империи вертикаль власти, без должной координации с Императором или, хотя бы, Советом, без учёта реальных потребностей государства, в которые её попросту не посвящали.

Лина обитала в некотором отрыве от реальности, и идеи её полнились тем, что вполне можно было бы назвать юношеским максимализмом. Добро всем и даром, дабы никто не ушёл обиженным — её девиз, пусть и не буквально.

А в новых условиях, когда Хозяин Трона пошёл на сделку с Артуром, и весь мир как-то резко начал балансировать на грани заточенного до бритвенной остроты лезвия, любое несанкционированное движение могло привести к катастрофе.

Особенно если за ним стояло нечто большее, чем просто желание приобрести побольше личных благ или возвысить род.

Владимир цокнул языком, следом за Александром ныряя в пропахшее металлом чрево современного армейского бронированного «геликоптера», как машину ласково называли местные техники, наводящие последний марафет. Сам вертолёт нёс на себе явные следы активной эксплуатации, но за ней и ухаживали столь же активно, отчего цесаревичу даже стало как-то спокойнее: рабочий и проверенный механизм даже по статистике был надёжнее свеженького, «только с завода» и толком «необъезженного».

— Она определённо в этом не виновата, но… — Тихо пробормотал он себе под нос, заняв самое дальнее место в десантном отсеке. Никто из свиты не был против, и даже более того — проявив невиданное доселе чувство такта, все сопровождающие Владимира заняли места как можно дальше от него самого. Возможно, им и самим было не по себе после сеанса промывки мозгов в исполнении Лжебога, а, может, они банально выдохнули, осознав, что самый рискованный этап плана остался позади. — … с этим нужно что-то делать.

Ещё немного, и Лину вполне могли бы использовать в качестве «знамени» вплоть до выступления против действующей власти, как отца, так и его самого — прямого наследника, формально поддерживающего продавливаемую Хозяином Трона линию.

И что самое неприятное — та Лина, которую описал Артур, с учётом всех обстоятельств, случись тем вскрыться, могла стать новым политическим центром притяжения внутри Империи. Новое поколение аристократии, с которым у цесаревича как-то не задалось, последовало бы за ней, потому как всякому молодому и не занырнувшему с макушкой в грязь правления человеку её мягкая решимость импонировала бы. А нескольких «старожилов» из противоположных политических лагерей могло бы хватить для контроля образовавшегося движения или, по крайней мере, для придания оному стартового вектора движения, выгодного конкретным лицам.

Это была не детская забава, а вопрос равновесия в рамках Российской Империи. И цесаревич не собирался спускать всё на тормозах, понимая, что временная недееспособность сестры, в общем и целом, пошла миру на благо, как бы паршиво это ни звучало из его уст.

«Вот только удастся ли её удержать от организации новых „салонов и балов“ в том виде, в котором они сейчас существуют? Как и сказал Артур, она слишком ценит свободу. А он „не желает самолично продавливать человечество, буде то страстно возжелает обречь себя на гибель“. Странно звучит, с учётом его предыдущих заявлений, но тем не менее…».

Артур не просто поделился с ним Планом в общих чертах. Он раскрыл свою цель, мотивацию и те границы, в рамках которых готов действовать он сам. И это было не «спасение человечества любой ценой», а «помощь человечеству со стороны». До поры он будет мириться с сопротивлением, потому как оно будет более, чем естественным. Но что потом?..

Рядом покашливанием привлёк внимание Александр, поднявшийся со своего места немногим позже того момента, когда вертолёт оторвался от земли.

— Ваше Высочество, мы установили контакт с Его Величеством. Нам передан приказ немедленно возвращаться во дворец, открыт свободный коридор в воздушном пространстве вплоть до авиабазы, на которой нам будет обеспечена пересадка. Пограничные силы предупреждены с обеих сторон, так что проблем быть не должно.

Владимир кивнул:

— Понял. Время в пути?

— Семь часов до «челнока», после — ещё три, Ваше Высочество. Я бы рекомендовал вам отдохнуть, пока есть такая возможность. Его Величество… — Мужчина замолчал, как бы обкатывая слово на языке. — … не в духе, и, я подозреваю, свободного времени во дворце вам никто не даст.

— Пожалуй, так я и поступлю. Спасибо. И не нервничайте лишний раз: дома вас не ждёт ничего плохого… кроме стандартной процедуры составления параллельных рапортов. Но к этому неизбежному злу, я полагаю, вы уже привыкли. — Цесаревич ободряюще посмотрел на свою свиту. На тех, кто с энтузиазмом направился вслед за ним туда, откуда очень уж велики были шансы не вернуться.