После вечерней дойки я решила сходить на разведку к соседке. Та уже расправилась с домашними делами и сидела за шитьем. Увидев меня, Аглая бросила свое занятие и утащила меня на чайную церемонию. Она болтать, а я слушать и пить. Походу беседы я тихонько направила русло словесного поноса... то есть потока, в сторону загадочной Велеи.

Ничего загадочного здесь не было. По описанию соседки, я вспомнила высокую, фигуристую, рыжеволосую красотку с задатками конченой стервы. На ярмарке та вела себя по-хамски как с торговцами, так и с односельчанами. Могла кому-нибудь назло перекупить ненужную ей вещь или облить чем-нибудь прилавок с тканями, если ей там не оказали королевский прием.

Велея старше меня на год, а значит, что ей уже восемнадцать. Выходит - перестарок по местным значениям. На это девушке было, мягко говоря, плевать. Она искала свою жертву. Выходить замуж за местных сельских парней она и не собиралась. Да и Алексий, по словам Аглаи, ей не нужен. Велея искала богатого и власть имущего жениха. Желательно городского и тюфякового характера, чтобы можно было власть его прибрать к своим ручонкам. Поэтому она ездила с отцом во все поездки в город и искала себе выгодную партию. Купец Барият, папа Велеи, только потакал капризам доченьки. Все ж единственный ребенок в семье.

Гормональный бунт, нереализация своих гипертрофированных ожиданий, завышенная самооценка и общее недовольство от простой жизни. Такой себе психологический анализ приятной на вид девицы. Хотя, быть единственной дочерью одного из крупнейших (во всех смыслах) купцов пяти сел в округе, это почти королевское положение. Только без власти над людьми. Составив такой нелицеприятный портрет об одной из селянок, я вернулась к себе домой.

Уже стемнело, а папа еще не вернулся. Может сходить?

Пока я маялась сомнениями, кто-то громко затопал в сенях. Нечленораздельно что-то объясняя друг другу, в кухню вошли пьяные вдрызг папа и староста. Ну как вошли... Запнулись о порог и влетели парочкой синих голубей! Хорошо что хоть не сизых. Не хватало еще синяки с них сводить.

И вот, обнявшись, лежат они мордами в пол, но продолжают порыкивать и мычать. Аглая-корова одобрила бы их мычательный дуэт. Возможно, даже приняла бы за песню.

Я подошла к этим собутыльникам и, присев, подняла голову отца. Он спал. Староста тоже. Блин, я в культурном шоке! Это ж надо было пройти в таком состоянии полсела, рухнуть на пол и уснуть! Синхронно. А звуки, издаваемые ими, были просто храпом.

Еле-еле я перевернула папу на спину, сняла с него сапоги и, тяжело пыхтя, потащила за руки в его комнату. Папа лежит на полу на спине, руки вверх. Я стою, смотрю на него и собираю остатки сил чтобы взвалить его на кровать.

– Да что ж ты такой большой и тяжелый?! И почему я такая маленькая и слабенькая?!

Ругаясь как только могла, я посадила отца, а потом, рывками, закинула его на кровать. Если у него и не было синяков по возвращении домой, то сейчас я ими его обеспечила!

– А теперь - стриптиз!

Намурлыкивая мелодию из репертуара Саманты Браун, я стянула штаны и рубашку с родителя. Похихикивая над этой сценой, укрыла папеньку одеялом и вышла на кухню. И остолбенела. Про старосту я забыла пока хлопотала. Ну, уж этого колобка я точно не подниму. Пришлось спустить с чердака тюфяк, расстелить его вдоль печи и закатить туда Трофима Гордеевича как бревно. Почти. Почти бревно и почти закатила. Из-за большого живота старосты прицел сбился и до колен ноги его оказались на голом полу. Я это расценила как знак - сапоги снимать не стала.

– Все! Я иду в баню. Всем оставаться на своих местах.
– хотелось добавить "работает ОМОН", но это было не в тему.

Наскоро ополоснувшись чуть теплой водой, я замоталась в полотенце и вышла из бани. Ночью стало холодно. Все ж почти середина осени. Зябко и сыро. Черное небо мерцало мириадами звезд. Луна беззастенчиво заглядывала в окна и освещала мне путь.

Идя по мосточкам к дому, я составляла план на завтра. Надо бы максимально поработать над шалью, которую я хотела преподнести в дар на свадьбу. Папа решил, что пара стульев молодоженам не помешают, а Василена приготовила разнообразные косметические настойки. А раз так, то следующие пару дней до торжества, я проведу над своей затеей.

Входя на кухню, я застала премилую картину. Щенок, виляя хвостиком, вылизывал лицо старосты. Трофим Гордеевич мотал головой из стороны в сторону и возмущенно похрапывал. У себя в комнате я соорудила из корзины и старого одеяла лежанку и уложила туда спать собаку. Сама же еле ворочая конечностями добрела до кровати. Наконец-то этот день закончился.

Утро наступило беспощадно рано. Нет часов с будильником, но есть петух. Эх, Петруччо! Как бы я тебя не ухандокала, как несколько твоих механических аналогов в бытность мою студенческую.

В корзине зверя уже не было. Была лужа и была куча. Щенок резвился с маленьким клубочком, который скатился со стола. Я осмотрела пасть, но ниточка, успешно оторванная, бала спешно проглочена. Решив, что это натуральный продукт, я не стала наводить панику, а просто отправилась кормить шерстяное дитя и чистить корзину от детских неожиданностей.

На кухне картина изменилась только тем, что староста скинул один сапог. Большой палец ноги зазывно привлекал внимание через дырку в носке. Вот ведь уважаемый человек, а какой бесстыдник! Хоть бы наготу прикрыл.