Но вслух никто ничего такого особенного не говорил, тем более что и так всем было все ясно. Но даже если бы на дверь им прибили какую-нибудь красную бяку с красноречивой подписью, то Хильду это не остановило бы.

Она не хуже других знала, где и как живет и что ее ждет здесь лет через десять-двадцать. Она не собиралась проверять точность своего прогноза. Хороший немецкий, неплохой английский и диплом психиатра — вот три кита, на которых она уплывет туда, где улицы моют с мылом, а за майку с портретом Сталлоне не исключают из комсомола. Которого там нет. Хочешь — слушаешь Кобзона, хочешь — Озборна, и никто не строчит на тебя по этому поводу доносов.

Так что в смысле планов на жизнь Хильда не сильно отличалась от своих сверстников-соотечественников, мечтавших о некоей свободе, расписанной по Би-би-си Новгородцевым со товарищи, но никем не виденной, не щупанной. В общем, нормальные, заурядные даже планы.

Хильда поехала в столицу и поступила в университет.

Годы учебы промчались в угаре постижения накопленной человечеством мудрости, густо сдобренном вольницей студенческой жизни. Потом экзамены, госэкзамены, мандраж перед распределением и — хлоп! — распределение в Москву! И не куда-нибудь, а в Институт имени Сербского!

Справедливости ради нужно отметить, что Хильда была, как говорят, на корпус впереди всех на потоке, и то, что компетентные органы положили на молодого специалиста свой недремлющий глаз, казалось вполне закономерным.

Хильда была рада. Что ж, отработав лишних три года в Союзе, она получила бы в руки такой козырь, на который не закроет глаза ни один западный работодатель: богатейший материал и самая настоящая практика.

Как-то на исходе второго года работы Хильда участвовала в проведении одной экспертизы: подследственный обвинялся в убийстве милиционера. Редкий случай, когда человек под такой статьей не пытается закосить под душевнобольного. Однако человек этот без конца всем доказывал, что невиновен, что стал жертвой стечения обстоятельств. Хильда сочла его доводы вполне логичными и предложила дописать к заключению о состоянии здоровья мнение о том, что человек невиновен. Понимания она не встретила.

— Наша задача какая? — отчитывала ее за излишнее рвение пожилая психиатрша. — Наша задача — ответить на вопрос о дееспособности. Виновен, невиновен — будет решать суд.

— Но ведь смотрите, что получается… Это же очевидно! — защищалась Хильда.

— И замечательно, что очевидно. Значит, суд решит правильно. Там ведь люди не глупее нас, верно? Знаешь, какой у нас суд? — Последний вопрос прозвучал достаточно строго.

— Самый гуманный в мире.

Психиатрша испытующе посмотрела в глаза девушке и больше ничего не сказала. Уже спустя несколько лет Хильда случайно узнала, что закаленная в классовой борьбе врачиха отметила этот сомнительный разговор должным образом. Того, что пожилая женщина сама приняла Хильду за сексота, провокатора, она не узнает уже никогда.

Еще не раз Хильда пыталась применить свои знания, чтобы восполнить пробелы в системе доказательств, созданной следователями, а несколько раз даже дерзнула опровергнуть обвинительное заключение, указав на нестыковки тех или иных фактов. Ее всякий раз тактично ставили на место, но Хильда не унималась. Десять лет она постигала науку, впитывая, капля за каплей, все доступные ей знания. Десять лет она училась, мечтая в один прекрасный день сделать самостоятельный шаг, сказать свое слово, которое прозвучит и будет принято как мнение специалиста. Каждая новая страница учебника, каждая прослушанная лекция, каждый миг, проведенный в клинике, становились новыми витками тугой пружины, сжатой в молодой и не лишенной честолюбия девушке. Пружины, готовой распрямиться, чтобы разорвать десятки, сотни гордиевых узлов, сплетенных из человеческих недугов, страстей и вопросов. Молодую латышку продолжали тактично ставить на место, но каждый раз набиравшая все новые витки пружина выталкивала язык Хильды из-за благоразумно стиснутых зубов и заставляла оспаривать мнение мэтров.

Мэтры в те годы предпочитали, за редким исключением, давать отпор подобным оппонентам либо по едва различимой для взгляда непосвященного партийной линии, либо по совершенно скрытой от стороннего наблюдателя линии, проступавшей лишь в последний миг на погонах штатного особиста или, того хуже, дознавателя. О перспективах, связанных с критикой профессоров в погонах, ей пару раз напоминали и некоторые сослуживцы, по тем или иным причинам симпатизировавшие талантливой девушке. Впрочем, им было не дано понять причины, по которым Хильда лезла на рожон. Если кто из них и думал о пружине, заключенной в молодом психиатре, то полагал ее расположение совсем в другой части Хильдиного тела, несколько ниже, чем это было на самом деле. Большинство же коллег Хильды использовали аналогии с гвоздем, шилом, канцелярской кнопкой и прочими мелочами, мешавшими девушке быть как все.

Хильда много раз давала себе зарок сидеть тише воды, ниже травы, но справиться со своей пружиной уже не могла.

И однажды за ней пришли. Двое в штатском. Они не стали козырять удостоверениями, — вполне достаточно было и того, что для встречи с ними Хильду вызвали в кабинет главврача.

Двое в штатском недоверчиво взглянули на бледную от ужаса девушку и, не снизойдя до того, чтобы представиться, предложили ей выйти во двор прогуляться.

К удивлению Хильды, у подъезда их не ждал ни пресловутый «черный ворон», ни какой-либо другой транспорт. Они в самом деле отправились прогуляться по внутреннему дворику. Услышав то, что ей сказали, она подумала, что спит. Люди в штатском предложили ей в порядке эксперимента поиграть в частного сыщика. Дескать, в недрах департамента госбезопасности зреет проект создания особой следственной группы. Особенность группы в том, что цель ее — вычисление злоумышленника, а не доказательство его вины с точки зрения суда. Хильде предлагалось попробовать себя в роли Шерлока Холмса. Это была даже не роль, не эксперимент, а именно работа.

Люди в штатском, один из которых представился Алексеем Владимировичем Кирьяновым, объяснили, что в некой закрытой организации случился инцидент, разрешение которого невозможно обычным, следственным порядком. Произошла кража. Круг подозреваемых известен и ограничен тремя лицами.

— Сейчас мы уже знаем, кто виновен, — предупредил ее Кирьянов, — но предоставим вам и еще нескольким рекомендованным для проведения эксперимента аналитикам попытаться решить эту головоломку. Времени у вас почти нет, так как нам необходимо вернуть пропавшие документы, но, поскольку вор еще не знает, что раскрыт, мы сочли ситуацию идеальной для подобного эксперимента…