— А как развод? Как Маша?

— Маша со мной останется в любом случае.

— А как ты? Как ты вообще думаешь, что суд с тобой оставит ребёнка?

— Ну, она нигде не работает. У неё ничего нет. Мне как бы с одной стороны вроде бы и не жалко, чтобы она виделась с дочерью, а с другой стороны— после такого и зачем такая мать Машке? Чему она научит? Нет уж, спасибо. Я как-нибудь сам с этим справлюсь. Как-нибудь сам постараюсь выкрутиться. Я ещё не говорил даже с юристами, как правильно оформлять все это дело, чтобы дочь со мной осталась, но надеюсь, разберусь по ходу пьесы.

Я положила голову на плечо сыну.

— Ты главное сама не переживай. А то знаешь, как-то слишком много всякого невезения вокруг нас сейчас.

— Ага. — Тихо произнесла я и подумала, что свекровь бы в этот момент сказала, что сглазили и обязательно бы заставила всех умываться святой водой. Наверное чисто на интуитивном каком-то уровне утром я зачем-то полезла в дальний ящик, в кухонном гарнитур, вытащить две полуторалитровых бутылки реально со святой водой. Мама и свекровь, каждое Крещение ездили, набирали воду.

Сама умылась утром. Попросила Родиона с Машкой умыться. А потом поняла, что сиди, не сиди, а надо думать, надо действовать.

Собравшись, я вызвала такси и назвала адрес перинатального центра. Софии сейчас тяжелее, чем мне. Ей нужна поддержка.

Медленно идя по коридорам, я увидела Назара: помятого, осунувшегося, с синяками под глазами. Покачала головой.

— Здравствуй. — Я подошла, обняла сына. Уткнулась ему носом в плечо.

— Привет. — Назар провёл ладонью мне по волосам. — Ты вот дома бы лучше сидела. Не нервничала бы.

— Я с Софией поговорить. Хоть совсем немного. Хоть совсем чуть-чуть.

Устинья.

Софа прижималась щекой к прозрачному стеклу детской палаты. Заходить нельзя было. Кувез открывать нельзя было. Можно было только смотреть издалека.

Губы потрескавшиеся, воспалённые глаза — красные, нервные, дрожащие пальцы то и дело дотрагивались гладкой стеклянной поверхности, а потом рука обессилено падала.

— Почему со мной? — Спросила София не глядя на меня. — Почему со мной? Я же ничего плохого не сделала. Я же… Я просто хотела, чтобы Родион знал. Все знали. Почему мой ребёнок?

Я стояла позади неё и держала свои ладони на её плечах. Старалась притянуть к себе. София похудела за эту неделю килограммов на восемь и было непонятно, в чем душа держится.

— Я сообщение увидела. Назар хотел свою фирму открывать, он машину мою продал. — Крупная дрожь прошла по её телу. — Мне рожать со дня на день, а он семейную копилку растормошил. Все в бизнес, все в бизнес. И непонятно, что с этим бизнесом будет. Я ничего не тратила, хотела, чтобы у Назара обязательно все получилось. Я поэтому и лежала постоянно на сохранении, потому что государственная больница так определяла, в частной может быть по-другому было бы. Я перестала наблюдаться в той клинике, где до этого была. Перешла в женскую консультацию. А потом сообщение: “дай денег, дай денег”. Я думала, что там все страшно, плохо, что он с ней спит. Он мне начал объяснять, что нет, это было один раз. Это было перед свадьбой Родиона и ничего такого. Я говорю: ну зачем ты тогда так себя ведёшь? Зачем ты потакаешь ей? Он такой-”что мне сейчас скандал в семье устроить? Не собираюсь я разбираться и трясти грязным бельём”. Мою машину продал. А ей деньги переводил. Я в женской консультации наблюдалась, а у неё нянька, уборщица. Я вот стою, ребёнка своего на руки взять не могу, а у неё Маруся. И где в этой жизни справедливость?

— Софа, иди сюда. — Хрипло прошептала я, прижимая невестку к себе.

Она развернулась у меня в руках, ткнулась носом в грудь. Рыдания сотрясали её, а я могла только проводить ладонью ей по волосам и шептать, что все будет хорошо.

— Мне его даже не дали. Мне не дали моего малыша. Там было так страшно. Там врачи кричали. Говорили, что это не роды, а потом забрали его у меня и не пускали. Я даже посмотреть на него не могла. Я пыталась выйти, а они меня ругали, говорили, что ничего я там хорошего не увижу. Вот он лежит мой. Слишком маленький. Я не знаю смогу ли я выйти с ним с больницы.

Кофта тут же стала мокрой от её слез. Я прижимала её к себе, целовала в висок.

— Все будет хорошо. Я обещаю, я обещаю. — Шептала я, стараясь сама прийти в себя.

— Назар говорит, что я не контролирую себя, что я с ума схожу. Мне даже ребёнка не дали на руки. Я уже сколько времени лежу, а я не могу подойти к нему. Мне поцеловать его охота. Ты же видишь какой он маленький? И он не набирает вес. И вообще, выйдем ли мы отсюда вместе?

София согнулась пополам. Я постаралась её перехватить, чтобы она не упала на пол, но в итоге вместе с ней села. Она обняла себя за плечи, стала раскачиваться.

— Я не знаю, что нас ждёт. Может быть, я вообще не смогу взять его на руки. Мне медсестра говорила, что там с лёгкими проблема и вообще все плохо. Настолько плохо, что я не знаю…

Объятия были пропитаны горем. Я чувствовала, как по капле из меня уже вытекала жизнь. София плакала чуть ли не кровавыми слезами, захлёбывалась словами. Я старалась хоть как-то её привести в себя.

Но пока мы сидящие в коридоре, хотели справиться с собственными страхами, медсестра, которая за этим за всем наблюдала, опять вызвала врачей. Пришла санитарка, стала поднимать Софию с пола, а она упиралась, кричала, говорила, что не хочет уходить отсюда, она хочет смотреть на сына. Её никто не слышал. Её вывели из коридора и проводили в палату, куда я заявилась десятью минутами позднее. София лежала под капельницей, безумными глазами рассматривала стену.