Со злостью, бросая на меня гневные взгляды, но уже молча, некоторые стрельцы бросали оружие и тут же уходили прочь. Таких было не много, но в итоге около двух десятков набралось. Вот и хорошо, избавились от потенциальных предателей и смутьянов.

— И сотник, голова наша избранная, почивший Иван Данилович, последними словами сказал, что его сыну быть головой над нами. Я доверюсь! — поддержал меня дядька Никанор.

Однако, как мне кажется, умирающий отец имел в виду иное… нынче я — голова нашего рода. Мне ответ держать за жизнь и благосостояние семьи.

Я выпрямился, поднял подбородок, ещё раз окинул стрельцов взглядом и начал говорить:

— А коли так… так слухайте меня, стрельцы. Вот что делать станем…

Друзья, если вам нравится история — не забывайте поставить лайк! Вы здорово поддержите этим книгу!

Москва

12 мая 1682 года

Некоторое время, часа полтора, я принимал всевозможные доклады о проделанной работе и обстановке, разместившись в полковничьей избе. Ну, как избе… В моём понимании изба — это что-то небольшое, чуть ли не на курьих ножках.

Но дом полковника был основательным. Пять полноценных комнат — это немало. Учитывая то, что дом в Стрелецкой слободе не единственная недвижимость полковника. Но и тут хватало добра. Такого… Что оправдывало убийство Горюшкина. Он удерживал стрелецкие выплаты.

— Выплаты стрелецкие найдены, с бумагами, что они для стрельцов даденныя. Окромя их ещё четыре сотни и семь ефимок, семь отрезов парчи, два шёлка… — перечислял дядька Никанор то, что удалось в доме у полковника Горюшкина найти.

А ведь никто не препятствовал вдове и двум дочерям покинуть дом полковника, расположенный почти вплотную к стрелецкой усадьбе. Так что наверняка и жена прихватила что-то ценное. Хотя уходила она лишь с одной телегой.

Безусловно, я уже подсчитывал те ресурсы, которыми могу распоряжаться. Могу… Но пока не буду. И дело не в том, что некогда. А потому, что не стану лгать стрельцам в делах финансовых. Что им предназначается, все отдам.

Себя не забуду, конечно. У меня, как-никак теперь семья. О них думаю. Нужно еще посмотреть, как обстоят дела в мастерской. Может ремеслом получится заработать куда как больше, чем жалование.

— Прохор, обойди сотников и передай волю мою, дабы пришли ко мне совет держать, — сказал я Прохору Коптилову.

Это тот самый Прошка. Непоседливый, но оказавшийся верным мне с самого начала событий. Да и не робкого десятка. Он участвовал в разгроме бандитской банды. Так что я достаточно быстро сообразил, кем при мне может быть Прошка. У меня появился свой Меншиков. Поймать бы ещё на воровстве этого Прохора — так и вовсе один в один будет Александр Данилович Меншиков. Ну и денщик мне в пору, если дела великие вершить.

Прошка умчался исполнять приказ. Никанор остался.

Он теперь для меня и советник, и что-то вроде начальника штаба. Хотя речи о штабной работе не идет. Но мне нужен был такой вот авторитет, не по чину и должности, а по отношению к Никанору со стороны стрельцов. Дядька будто бы главный мудрец, к которому приходят за советом. Он и не отказывает, участвует в жизни всех и каждого.

Своей семьи Никанор не имеет. Сгорели когда-то в одном из пожаров его близкие, не успели из дома выбежать. И я узнал это от Прошки, так как не совсем мне был понятен сперва характер Никанора. А кого я к себе приближаю, о тех людях должен знать все.

— Надо бы жалование стрельцам раздать! — советовал дядька. — Нынче жа. Ждут того стрельцы. Семьям отдадут, кабы не сголодали.

— Нет! Не нынче же! — строго отвечал ему я. — Объяви, что все выплаты будут в Кремле сделаны. А семьи голодать не будут. Я денег дам, после вернут мне, али заработаем чего. Есть у меня мысли, как.

Пожилой стрелец задумался, а после с удовлетворением разгладил бороду.

— А что ж. Зело хитро! — одобрил он моё решение. — В таком разе выйдет, что полк пуще прежнего уверится, что за правое дело стоит. Что жалование дают к Кремле. Иные прознают про то… А свои крепко станут за тебя. Но куды ж ещё больше! И без того тебе, яко доброму попу, прости Господи, верят. И откель у тебя всё это проявилось?

Никанор посмотрел на меня изучающим взглядом — мол, пацан же ещё совсем, как так. Я лишь усмехался. Но не сможет же он додуматься, что именно произошло с тем Егором Ивановичем Стрельчиным, которого нынче уже и не существует, а осталась лишь его телесная оболочка.

Впрочем, могло бы найтись и другое объяснение тем изменениям, которые произошли в молодом десятнике, во мне. Например, обвинили бы, что в меня вселился бес. Однако и серебряный крестик, будто бы растущий из моей груди, и, вероятно, всё мое рассудительное поведение не свойственны бесноватым.