— Стой, браток! — прохрипел голос. — Кошелёк доставай, да поживее.

Гоги обернулся. Трое мужчин в тёмной одежде, лица в тени. У одного в руках дубинка, у другого — нож. Третий стоял чуть поодаль, прикрывая выход.

— Не слышишь, что ли фраер? — Тот, что с ножом, сделал шаг вперёд. — Денежки давай, и одежду тоже. Костюмчик хороший больно, пригодится.

— Да не тяни ты, — проворчал здоровяк с дубинкой. — Бей сразу по кумполу, потом обыщем.

Гоги молчал, оценивая обстановку. Трое против одного, вооружены, знают местность. Но они ошиблись — думали, что перед ними испуганный интеллигент. А перед ними был фронтовик, прошедший Кёнигсберг.

Рука сама потянулась к ножу за пазухой. Лезвие выскочило с тихим щелчком, блеснуло в тусклом свете фонаря. Трое опешили — не ожидали сопротивления.

— Ого, — присвистнул тот, что у выхода. — Зубастый значит.

— Да плевать, — огрызнулся здоровяк. — Нас трое, он один.

Он двинулся первым, замахнулся дубинкой. Но Гоги был быстрее — нырнул под удар, полоснул ножом снизу вверх. Лезвие вошло между рёбер легко, как в масло. Здоровяк охнул, согнулся, выронил дубинку.

Второй бросился с ножом наперевес. Неумело, как дерутся на улице — широко, размашисто. Гоги отклонился, перехватил запястье левой рукой, правой ударил в шею. Хрустнули позвонки, человек осел на мостовую.

Третий попятился к выходу, но было поздно. Гоги догнал его в два прыжка, полоснул по горлу. Тот схватился за шею, булькнул что-то нечленораздельное и упал.

Всё закончилось за полминуты. Три тела лежали в подворотне, тёмные лужи растекались по камням. Гоги вытер нож о куртку одного из мертвецов, сложил лезвие.

Сердце колотилось, но руки не дрожали. Память подсказывала — так же он убивал немцев в рукопашной. Быстро, молча, эффективно. Навыки, которые не забываются.

Он обыскал карманы убитых. Несколько рублей, самодельные заточки, пачка махорки. Мелкие воришки, которые промышляли грабежом в тёмных переулках. Никто их искать не будет.

Гоги вышел из подворотни, оглядел улицу. Пусто, только кот перебежал дорогу. Он поправил пиджак, проверил — не запачкался ли. Всё чисто, только нож под мышкой напоминал о случившемся.

Пошёл дальше, как ни в чём не бывало. На углу встретил патруль — двое милиционеров обходили участок.

— Документы, — буркнул старший.

Гоги показал красноармейскую книжку. Милиционер пролистал, вернул.

— Поздно гуляете, товарищ Гогенцоллер.

— Не спится. Воздухом подышать решил.

— Понятно. Только осторожнее будьте — район неспокойный. Всякий сброд по ночам бродит.

— Буду осторожен.

Милиционеры пошли дальше, а Гоги продолжил прогулку. Улицы теперь казались тише, безопаснее. Он знал — в этом городе есть волки, но и у него есть клыки.

Дошёл до Москвы-реки, остановился на набережной. Вода лениво текла между каменными берегами, отражая огни фонарей. Где-то в темноте гудел буксир, тащил баржи с углём.

Три трупа в подворотне никого не взволнуют. Списано на уголовщину, на разборки между ворами. Следствие будет формальным — кому нужны мелкие грабители?

Гоги достал папиросу, закурил. Табак был крепкий, от него кружилась голова. Но нервы успокаивались, руки переставали дрожать. Он выжил в этом мире ещё одну ночь.

Обратный путь прошёл спокойно. По дороге встретил только ночных рабочих, идущих на смену. Усталые лица, мятая одежда, тяжёлые сапоги. Простые люди, которые честно зарабатывали на хлеб.

Дома было тихо. Соседи спали, только Василий Иванович похрапывал за тонкой стеной. Гоги разделся, лёг в кровать. Нож положил под подушку — теперь он знал, что без оружия в этом городе нельзя.

За окном начинало светать. Новый день приносил новые опасности, но и новые возможности. Главное — быть готовым ко всему.

Он закрыл глаза и провалился в сон без сновидений.

Утром Гоги проснулся рано. Ночная прогулка и её неожиданный финал не дали толком выспаться, но голова была ясной. Он умылся холодной водой, побрился, надел чистую рубашку и вышел на кухню.

Нина уже была там — стояла у окна, заваривала чай в большом фарфоровом чайнике. Утренний свет падал на её лицо, делая кожу золотистой, а волосы — почти рыжими. Она была в простом ситцевом платье, но выглядела очень мило.

— Доброе утро, — сказал Гоги.

Нина обернулась и улыбнулась. В её глазах мелькнуло что-то тёплое, радостное.

— Доброе утро, Гоша. Рано встал сегодня.

— Не спалось. А ты что так рано?

— Да мама на рынок собралась, просила чай заварить. Хочешь?

— Конечно.

Нина разлила чай по стаканам, подвинула ему сахарницу. Пальцы у неё были тонкими, изящными — не рабочими, а скорее музыкальными. Интересно, умеет ли она играть на чём-нибудь?

— Нина, а ты музыку любишь? — спросил он.