На площади у Большого театра движение остановилось. Впереди ехала колонна чёрных автомобилей — длинных, блестящих, с затемнёнными стёклами. Милиционеры перекрыли движение, люди жались к тротуарам.

— Начальство едет, — буркнул Пётр Семёнович. — Небось в Кремль.

Гоги смотрел на кортеж с любопытством. В центральной машине, едва различимая за стеклом, мелькнула фигура в тёмном костюме. Лысина, очки, знакомый профиль…

Внезапно газета сползла с картины. Яркие краски блеснули на солнце — изумрудное небо, золотые башни, летающие драконы. Несколько прохожих обернулись, но Гоги быстро прикрыл свёрток.

Слишком поздно.

Кортеж остановился. Из средней машины вышел человек в сером костюме — плотный, среднего роста, с пенсне. За ним — охранники в одинаковых пиджаках, с внимательными глазами.

Лаврентий Павлович Берия собственной персоной.

Он что-то сказал одному из охранников, кивнул в сторону Гоги. Тот направился к ним, расталкивая толпу.

— Товарищ, — обратился он к Гоги, — что у вас там?

— Картина, — ответил Гоги, стараясь говорить спокойно.

— Можно посмотреть?

Отказаться было невозможно. Гоги развернул свёрток, показал краешек полотна. Охранник посмотрел, вернулся к Берии, что-то доложил.

Берия подошёл ближе. Внимательно, молча разглядывал картину. Лицо его было непроницаемым — ни удивления, ни осуждения. Просто изучал, как энтомолог изучает редкого жука.

— Необычно, — сказал он наконец. — Ваша работа?

— Моя.

— Понятно. — Берия снял пенсне, протер стёкла. — А вы кто по профессии?

— Художник. Георгий Валерьевич Гогенцоллер.

— Гогенцоллер… — Берия задумался. — Интересная фамилия. Немецкая?

— Да, но я русский. Фронтовик.

— Ясно. — Берия надел пенсне обратно, ещё раз посмотрел на картину. — Продолжайте, товарищ художник.

Он развернулся и пошёл к машине. Охранники проводили Гоги взглядами, но ничего не сказали. Кортеж тронулся дальше, движение возобновилось.

— Господи, — выдохнул Пётр Семёнович. — Ты понимаешь, кто это был?

— Понимаю.

— И что он у тебя спрашивал?

— Про картину интересовался.

— А что за картина? Покажи.

— Потом покажу. Пойдём лучше в твою артель.

Они дошли до Кузнецкого моста, но Гоги уже не слушал разговоры о работе. В голове крутилась одна мысль: Берия запомнил его лицо, имя, фамилию.

Такое внимание первого заместителя председателя Совета министров ничем хорошим не заканчивалось. Либо очень плохо, либо очень хорошо — третьего не дано.

После артели Гоги быстро добрался до мастерской на Остоженке, спрятал картину. Возвращался домой окольными путями, то и дело оглядываясь. Пока никого не заметил, но это ничего не значило.

Дома он сел к окну, закурил. Нужно было думать, планировать. Берия заинтересовался — это факт. Вопрос: чем именно? Необычной живописью? Немецкой фамилией? Или просто случайной встречей?

Время покажет. А пока остаётся только ждать.

И быть готовым ко всему.

К вечеру нервы немного успокоились. Гоги выкурил две папиросы подряд, попил холодной воды, заставил себя думать о приятном. Встреча с Берией могла быть случайностью. Просто любопытство высокого чиновника к необычной картине.

В половине седьмого он вышел из дома. У цветочницы на углу купил букетик фиалок — скромный, но свежий.

— Тридцать копеек, молодой человек, — сказала пожилая женщина. — Девушке дарить будете?

— Буду.

— Правильно. Женщины цветы любят, даже самые простые.

Дома он постучал к Марье Кузьминишне. Открыла Нина — в лучшем платье, волосы аккуратно уложены, щёки слегка розовые.

— Гоша! А я думала, ты передумал.

— Почему передумал? — Он протянул букет. — Это тебе.

Нина взяла цветы, понюхала, улыбнулась.

— Спасибо, они очень красивые. Мам, мы пошли!

— Идите, идите, — откликнулась Марья Кузьминишна из комнаты. — Только не поздно возвращайтесь!

На улице было тепло, пахло весной и свежестью. Нина шла рядом, то и дело поглядывая на цветы в руках. Гоги чувствовал себя неловко — давно не гулял с девушками.

— Куда пойдём? — спросил он.

— А куда хочешь? В сквер можно, там скамейки есть. Или по бульвару прогуляемся.

— По бульвару.