Постепенно плакат обретал уникальный характер. С одной стороны — вполне советский агитматериал. Люди труда, светлое будущее, красная символика. С другой — восточная изысканность, мистическая атмосфера, философская глубина.

— Что рисуешь? — спросила Нина, заглянув к нему.

— Плакат заказали. К первому мая.

— А почему такой… необычный?

— Хотелось сделать красиво. Чтобы не как у всех.

Нина внимательно изучала работу.

— Красиво действительно. Только не поймут ли неправильно? Слишком уж… экзотично.

— Посмотрим. Если не понравится — переделаю.

Но переделывать не пришлось. Когда плакат был готов, Анна Петровна долго его рассматривала, потом кивнула с одобрением.

— Интересно сделано. Необычно, но патриотично. Люди заметят, это хорошо.

— А не слишком… иностранно?

— Что вы, товарищ Гогенцоллер! Просто художественный приём. Мы же за дружбу народов, за интернационализм.

Плакат повесили на главном здании района. Гоги часто проходил мимо, наблюдал за реакцией людей. Останавливались, рассматривали, обсуждали. Кто-то хвалил за красоту, кто-то недоумевал из-за необычности.

— Вот это да! — сказал один прохожий другому. — Как в сказке нарисовано. Красота!

— А мне не нравится, — ответил тот. — Непонятно. То ли наше, то ли чужое.

Но официального недовольства не было. Плакат выполнял свою функцию — призывал к светлому будущему. А то, что это будущее было представлено в восточном стиле — так это художественная интерпретация.

Гоги получил свои тридцать рублей и понял важную вещь. Можно работать в системе, не предавая своих принципов. Нужно только быть хитрее, находить способы выражения своего видения в приемлемой форме.

Искусство — это не только что рисуешь, но и как рисуешь.

И в этом «как» была вся свобода.

Утром Гоги решил пройтись до Красной площади — давно не видел центр города, а после вчерашнего успеха с плакатом настроение было хорошее. Солнце светило ярко, воздух был свежий, люди спешили на работу с довольными лицами.

На Тверской он заметил чёрный автомобиль — «ЗИС-110», длинный, с затемнёнными стёклами. Машина ехала медленно, держась позади на постоянном расстоянии. Когда Гоги останавливался у витрины, останавливалась и она. Когда шёл дальше — трогалась следом.

Сердце ёкнуло. Наружное наблюдение. За ним следят. Встреча с Берией дала о себе знать — теперь он под колпаком.

Гоги свернул в Камергерский переулок, оглянулся. Автомобиль проехал мимо, не поворачивая. Может, показалось? Он постоял у театральной афиши, вышел обратно на Тверскую. Машина стояла у тротуара, мотор работал.

Определённо следят. Но пока просто наблюдают, не вмешиваются. Значит, изучают — кто он, как живёт, с кем общается. Обычная процедура при проверке на благонадёжность.

Гоги заставил себя успокоиться. Паника — худший советчик. Если за ним следят открыто, значит, прямой угрозы нет. Хотят напугать или просто ведут досье. Нужно вести себя естественно, как ни в чём не бывало.

Он дошёл до Манежной площади, остановился у фонтана. Чёрный автомобиль припарковался неподалёку. Из него никто не выходил, но Гоги чувствовал на себе взгляд.

— Ну и ладно, — пробормотал он. — Посмотрите, как честный советский художник любуется родной Москвой.

И действительно начал любоваться. Площадь была красивой — широкая, величественная, обрамлённая историческими зданиями. Манеж, университет, Исторический музей. Каждое здание дышало историей, рассказывало о прошлом страны.

Гоги медленно обошёл площадь, рассматривая архитектуру. Вот и Кремлёвские стены — древние, могучие, помнящие века. За ними — сердце империи, откуда принимаются решения о судьбах миллионов.

На Красной площади было многолюдно. Туристы, экскурсии, почётный караул у Мавзолея. Гоги постоял в очереди, поклонился Ленину — как положено советскому гражданину. Чёрный автомобиль ждал у въезда на площадь.

Собор Василия Блаженного поражал красотой. Разноцветные купола, затейливая архитектура, сказочный облик. Гоги представил, как бы он нарисовал этот храм — не в академической манере, а в своём восточном стиле. Купола-лотосы, стены-драконы, небо в японских облаках…

— Красиво, правда? — спросил кто-то рядом.

Обернулся — пожилой мужчина в потёртом пальто, с добрыми глазами.

— Очень красиво. Чудо архитектуры.

— Хотели снести в тридцатые годы. Говорили — мешает демонстрациям. Хорошо, что передумали.

Опасная тема. Гоги промолчал.

— Вы художник? — продолжал старик. — По рукам вижу — краской запачканы.

— Да, художник.

— Прекрасная профессия. Красоту людям дарите. — Старик вздохнул. — Жаль, что нынче красота не в моде. Всё больше про план да производство.