Волосы рисовались легко — несколько широких движений углём, потом растушёвка пальцем. Простая причёска, но женственная. На губах — едва заметная улыбка, такая, какую он видел, когда она говорила о музыке.

Через час портрет был готов. Не идеальный, но живой. На бумаге смотрела Нина — настоящая, узнаваемая, красивая. Не парадная красота с плакатов, а простая человеческая привлекательность.

Гоги отложил уголь, посмотрел на работу критически. Неплохо получилось. Пропорции правильные, характер передан. Нине должно понравиться.

Он аккуратно сдул угольную пыль, закрепил рисунок лаком. Вставил в простую рамку, которую делал для своих работ. Получился достойный подарок.

Постучал к соседям. Открыла Марья Кузьминишна.

— Гошенька, заходи. Как дела?

— Спасибо, хорошо. А Нина дома?

— Дома, дома. В комнате сидит, книжку читает. Нинка! К тебе пришли!

Нина появилась в дверях — в домашнем платье, с книгой в руках. Увидела Гоги и улыбнулась.

— А я как раз думала о тебе.

— Хорошо думала?

— Очень хорошо. — Она покраснела. — Проходи.

Они прошли в её комнату — небольшую, но уютную. Кровать, стол, шкаф с книгами. На стенах — репродукции картин, фотографии родственников.

— У тебя красиво, — сказал Гоги.

— Спасибо. А что у тебя за рамка?

— Это тебе. — Он протянул портрет. — Небольшой подарок.

Нина взяла рисунок, посмотрела и ахнула.

— Боже мой… Это же я!

— Ты.

— Но как… когда ты успел? Я же не позировала.

— По памяти. Хорошая у меня память на красивые лица.

Нина не могла оторваться от портрета. Рассматривала каждую деталь, проводила пальцем по стеклу.

— Я правда так выгляжу?

— Именно так. Может, даже лучше.

— Гоша, это самый красивый подарок в моей жизни. — Слёзы блестели в её глазах. — Никто никогда не дарил мне ничего подобного.

Она поставила портрет на стол, повернулась к нему. Стояла совсем близко, смотрела благодарно и нежно.

— Спасибо, — прошептала она. — Огромное спасибо.

Момент был идеальным для поцелуя. Нина ждала, готова была ответить. Но Гоги не решился. В голове крутились мысли о том, кто он такой на самом деле, о тайнах, которые скрывает, об опасностях, что его окружают.

— Нина, — сказал он осторожно, — ты хорошая девушка. Заслуживаешь лучшего, чем я.

— Почему лучшего? — удивилась она. — Ты добрый, талантливый, заботливый. Что ещё нужно?

— Не всё так просто. У меня… сложная жизнь.

— У кого она простая? — Нина положила руку ему на грудь. — Гоша, я не прошу обещаний на всю жизнь. Просто… просто будь со мной. Сейчас, в этот момент.

Искушение было сильным. Тёплая комната, красивая девушка, которая смотрит с любовью. Простое человеческое счастье на расстоянии вытянутой руки.

Но Гоги отступил.

— Мне нужно идти. Дела есть.

Разочарование мелькнуло в её глазах, но она не стала настаивать.

— Конечно. Спасибо ещё раз за портрет.

— Не за что. — Он направился к двери, остановился на пороге. — Нина, ты правда хорошая. Лучше, чем заслуживаю.

— Не говори глупости. — Она попыталась улыбнуться. — Увидимся завтра?

— Увидимся.

Дома Гоги долго сидел у окна, курил и думал. О том, что упустил прекрасный момент. О том, что Нина достойна честности, а он не может быть честным. О том, что любовь в его положении — роскошь непозволительная.

А за стеной тихо играла радиола. Медленная мелодия о любви, которая могла бы быть, но не случилась.

По крайней мере, пока.

Проснулся Гоги в четыре утра, когда за окном была ещё глухая тьма. Сон прервался резко, без причины, и больше не возвращался. В голове роился рой мыслей — о Нине, о вчерашнем разговоре, о том, что он опять струсил.

Он встал, оделся и собрал краски. Хотелось рисовать — не заказы, не вывески, а что-то своё. Память подсказывала новый стиль, тот самый, что вчера проявился в битве с демоном. Восточный, графичный, полный движения.

Москва-река была недалеко. Гоги дошёл до набережной как раз к рассвету. Вода тихо плескалась о каменные берега, в тумане проступали силуэты домов. Где-то вдали гудел буксир, тащил баржи с углём.

Он выбрал место на мостике — отсюда открывался хороший вид на излучину реки. Установил мольберт, приготовил краски. Не масло — тушь, акварель, всё, что давало чёткие линии и плавные переходы.

Первые мазки — общий тон. Серое небо, тёмная вода, силуэты зданий. Но не фотографически точно, а стилизованно. Упрощённые формы, плавные линии, как в тех странных комиксах, что всплывали в памяти.