Шрифт:
«Живой», — подумал он и усмехнулся.
Воспоминания о встрече с Берией всплывали, как кадры киноплёнки. Кавказский чай с горьковатым послевкусием. Внимательные глаза, изучающие каждый мазок. «Товарищ Ван Гог». И главное — обещание следующего заказа.
Он достал из кармана записку, которую дал ему Лаврентий Павлович на прощание. «Иллюстрации к „Снежной королеве“. Срок — месяц. Тот же стиль, но более… оптимистично». Под текстом — печать и подпись.
Охранная грамота. Пропуск в будущее.
Где-то за стенкой послышались знакомые голоса — вернулись соседи. Скоро придёт Нина, будет спрашивать, что да как, захочет обнять, утешить, разделить радость. А он не готов ни к чему из этого. Пока не готов.
Гоги быстро лёг на кровать, натянул одеяло на голову и закрыл глаза. Притворился спящим — пусть думают, что он отдыхает после тяжёлого дня.
Усталость навалилась внезапно — не физическая, а эмоциональная. Словно он всё утро держал на плечах тяжёлую ношу, а теперь наконец смог её сбросить. Но вместе с ношей исчезло и напряжение, которое поддерживало его последние месяцы.
Солнце пробивалось сквозь одеяло тёплыми пятнами. Время текло медленно, размеренно, и в этом течении он наконец позволил себе расслабиться.
Послышались шаги — кто-то остановился у его двери, негромко постучал.
— Гоги? — тихо позвала Нина. — Ты дома?
Он не ответил, даже дыхание сделал глубже, имитируя сон. Постояла ещё немного, затем шаги удалились.
«Прости, — подумал художник. — Не сегодня. Сегодня мне нужно побыть одному».
«Снежная королева», — промелькнуло в засыпающем сознании. Кай и Герда. Холод и тепло. Любовь, пробивающаяся сквозь лёд…
И он провалился в глубокий, безмятежный сон, как голова коснулась подушки.
Гоги проснулся с первыми лучами солнца — бодрый, словно выспался за неделю вперёд. В теле ощущалась непривычная лёгкость, будто вчерашний разговор с Берией снял с плеч невидимые кандалы. Он быстро умылся холодной водой из кувшина, натянул спортивные брюки и майку и выскочил на улицу.
Утренняя Москва встретила его свежим воздухом и тишиной. Барачный посёлок ещё спал, лишь кое-где из труб поднимался дымок — кто-то топил печь к завтраку. Гоги потянулся, размял плечи и побежал.
Ноги сами несли его по знакомым дорожкам — мимо соседних бараков, вдоль забора, к Сокольникам. Тело Георгия Гогенцоллера помнило войну, походы, физические нагрузки — дышалось легко, мышцы работали без напряжения.
Бег успокаивал, приводил мысли в порядок. С каждым шагом вчерашние волнения отступали всё дальше, уступая место новым планам. «Снежная королева». Месяц на работу. И требование — более оптимистично.
Километр, другой. Гоги свернул в парк, где между деревьев уже прогуливались редкие москвичи — кто с собаками, кто просто подышать воздухом. Старик в военной гимнастёрке кормил белок. Молодая мать качала коляску, напевая колыбельную.
«Оптимистично, — думал художник, огибая пруд. — Значит, прошлые иллюстрации показались слишком мрачными. Надо найти баланс между правдой и надеждой».
Обратный путь дался ещё легче. Организм разогрелся, кровь бежала быстрее, мозг работал ясно. К тому моменту, как Гоги вернулся к бараку, у него уже складывался план.
Дома он растопил печь, поставил чайник и сел за стол с чистыми листами бумаги. Взял карандаш и начал набрасывать первые эскизы.
Герда. В прошлый раз он сделал падчерицу слишком суровой воительницей. Теперь надо было найти другой подход. Девочка должна быть сильной, но не жестокой. Решительной, но не беспощадной.
Первые линии легли на бумагу — тонкие, ищущие. Герда получалась хрупкой на вид, но с твёрдым взглядом. Не воин, а хранительница. В руках у неё не оружие, а простой дорожный посох. Одежда простая, крестьянская, но опрятная. Главное — глаза. В них должна читаться любовь, готовая на любые жертвы.
«Любовь как сила, — размышлял Гоги, прорисовывая детали. — Не сентиментальная, а действенная. Герда идёт спасать Кая не потому, что так положено в сказках, а потому что не может иначе».
Следующий эскиз — Кай. Здесь тоже нужна была осторожность. Мальчик с осколком зеркала в сердце — но не злой от природы, а заколдованный. Холодный, но не мёртвый. В его лице должна угадываться прежняя доброта, заледеневшая, но не исчезнувшая.
Гоги нарисовал Кая сидящим на ледяном троне — прямой, красивый, с правильными чертами лица. Но глаза пустые, словно покрытые инеем. Руки сложены на коленях — изящно, но безжизненно.
«Не враг, а жертва, — подумал художник. — Берия это оценит. Никого не надо убивать, надо спасать».
Чайник засвистел. Гоги заварил крепкий чай, отхлебнул и принялся за самый сложный образ — Снежную королеву.
В прошлый раз его месяцы вышли слишком воинственными. Теперь нужна была красота — холодная, но не злая. Величественная, но не жестокая. Королева должна быть силой природы, а не тираном.