В её голосе звучало что-то такое, что заставило его насторожиться. Нина стояла очень близко, смотрела ему в глаза с выражением, которое не могло быть истолковано двояко.

— Нина, — осторожно начал он, — ты замечательная девушка, но…

— Но? — её лицо слегка побледнело.

— Но я сейчас не готов к… к близким отношениям. У меня слишком много проблем, слишком сложная ситуация. Ты заслуживаешь лучшего.

Она отступила на шаг, опустила глаза:

— Я понимаю. Просто… просто подумала…

— Ты дорога мне как друг, — мягко сказал Гоги. — Очень дорога. Но только как друг. И я не хочу обманывать тебя или себя.

Нина кивнула, стараясь улыбнуться:

— Конечно. Друзья. Всё в порядке.

Но в её глазах он увидел боль — тихую, глубокую. И понял, что, пытаясь её не обидеть, всё равно причинил ей страдания.

Обратный путь они проделали молча. У её дома Гоги остановился:

— Нина, ты не сердишься?

— Нет, — она покачала головой. — Просто… просто нужно время привыкнуть.

Она истаяла как морок, а Гоги остался стоять под фонарём, размышляя о том, что иногда честность причиняет больше боли, чем ложь. Но другого выбора у него не было.

Гоги шёл по пустынным улицам, погружённый в свои мысли. Разговор с Ниной не давал покоя — он видел боль в её глазах и винил себя за неё. Может, стоило промолчать? Или вовсе не приглашать на выставку?

Часы на Спасской башне пробили половину одиннадцатого. Город засыпал, лишь изредка попадались редкие прохожие да патрульные милиционеры.

У поворота к Чистопрудному бульвару из-за угла появились трое. Шли, покачиваясь, громко разговаривая. Один в телогрейке, второй в потёртом пиджаке, третий — молодой, в кепке набекрень.

— Эй, товарищ! — окликнул его старший, тот, что в телогрейке. — Не найдётся сигаретки?

Гоги остановился. В группе чувствовалась агрессия — не злая пьяная весёлость, а что-то более опасное.

— Не курю в данный момент, — коротко ответил он, попытавшись обойти троицу.

— Как это не куришь? — подвыпивший в пиджаке преградил дорогу. — Все советские люди курят. Ты что, не советский?

— Пропустите, граждане.

— А может, у тебя деньги есть? На сигареты? — молодой в кепке приблизился сбоку. — Поделишься с рабочим классом?

Гоги оценил ситуацию. Трое, все крепкие, явно не в первый раз промышляют таким способом. Отступать некуда — за спиной тупик переулка.

— Денег нет, — сказал он спокойно.

— Врёшь! — рявкнул тот, что в телогрейке, и схватил Гоги за лацкан пиджака. — Небось жируешь, пока честные люди надрываются!

В этот момент в теле Георгия Гогенцоллера проснулась мышечная память фронтовика. Гоги перехватил руку нападавшего, провернул её и коротким хуком справа отправил того в нокаут. Удар пришёлся точно в челюсть, и громила рухнул, как подкошенный.

Второй, в пиджаке, кинулся на него сзади, но Гоги успел обернуться и встретил его левым апперкотом в солнечное сплетение. Противник согнулся пополам, хватая ртом воздух.

Молодой в кепке оказался проворнее. Пока Гоги разбирался с первыми двумя, он успел нанести болезненный удар в почки. Художник вскрикнул от боли, но тут же развернулся и правым хуком уложил и этого.

Но расслабился слишком рано. Тот, что в пиджаке, очухавшись, успел ударить его в грудь — сильно, от души. Гоги почувствовал, как перехватило дыхание, но устоял на ногах.

Финальный удар он нанёс уже чисто инстинктивно — короткий, технично поставленный хук справа. Последний противник отключился мгновенно.

Гоги стоял посреди переулка, тяжело дыша, держась за рёбра. В боку ныло от удара по почкам, грудь саднила. Трое громил лежали без сознания.

Он быстро обыскал их карманы — документов не нашёл, только мелочь да самокрутки. Обычная шпана, промышляющие грабежом.

Поправив пиджак, Гоги покинул переулок. Шёл осторожно, прислушиваясь к ощущениям в теле. Удар по почкам был серьёзный — завтра будет болеть. Но ничего критичного.

«Хорошо, что руки помнят, как драться», — подумал он, добираясь до дома. Руки ещё дрожали от адреналина, но в душе было спокойно.

Дома Гоги сразу же поставил чайник на плиту, не зажигая лампу. В полумраке комнаты он разделся, осторожно ощупал рёбра — болезненно, но терпимо. Завтра, конечно, будет хуже, но сейчас главное было успокоиться.

Чайник закипел быстро. Заварил крепкий чай в том же глиняном чайнике, что и вчера, налил в привычное блюдце с синей каёмочкой. Сахара не взял — после драки хотелось чего-то простого, без сладости.