— О том, что ваши иллюстрации живые, — повернулся к нему Берия. — В них есть душа. И не просто душа — в них есть предчувствие. Словно вы знаете, что будет дальше с героями, даже когда сказка уже закончилась.

— Это просто фантазия художника, — попытался отшутиться Гоги.

— Фантазия? — Берия рассмеялся. — Георгий Валерьевич, а вы знаете, что первую вашу работу, которая мне попалась на глаза, видел не только я?

Гоги замер со стаканом у губ.

— Кто ещё?

— Иосиф Виссарионович, — тихо произнёс Берия. — Я показал ему ваши эскизы к «Коньку-Горбунку». Долго рассматривал, очень внимательно. Особенно тот, где Иван смотрит на звёзды с Конька-Горбунка.

— И что он сказал?

Берия отвернулся к окну.

— Сказал: «Этот художник понимает русскую душу. В его работах есть та мистика, которой так не хватает нашему искусству». А потом добавил: «Жаль, что у меня так мало времени на прекрасное».

Гоги поставил стакан на стол. Руки слегка дрожали.

— Вождь интересуется живописью?

— Больше, чем многие думают, — кивнул Берия. — У него прекрасный вкус. И он очень ценит настоящий талант. Знаете, он как-то сказал мне интересную вещь.

Берия вернулся к столу и сел в кресло.

— Сказал, что в нашей стране много хороших художников, но мало великих. Хорошие рисуют то, что видят. Великие — то, что чувствуют. А гениальные… гениальные рисуют то, что должно быть.

— И к какой категории он отнёс меня? — с замиранием сердца спросил Гоги.

— Пока не решил, — улыбнулся Берия. — Но сказал, что будет следить за вашим творчеством. И даже… — он помолчал, словно размышляя, стоит ли продолжать.

— Что?

— Даже высказал пожелание когда-нибудь позировать вам для портрета, — тихо закончил Берия. — Когда появится время и подходящий повод.

Гоги почувствовал, как земля уходит из-под ног. Портрет Сталина! Это было выше всех его самых смелых мечтаний и одновременно страшнее всех кошмаров.

— Лаврентий Павлович, вы серьёзно?

— Абсолютно, — кивнул Берия. — Но, разумеется, это пока только намерение. Иосиф Виссарионович очень занят. Корейская война, внутренние дела, международная обстановка… Портреты не первостепенная задача.

— А если… когда это случится… как мне себя вести?

Берия рассмеялся.

— Как художник с большой буквы. Никакого раболепства, никакой суеты. Рисуйте то, что видите, но помните — вы будете рисовать не просто человека, а эпоху. Историю. Само время.

Гоги допил коньяк залпом. Алкоголь не помогал — мысли путались ещё больше.

— А что, если я не справлюсь? Что, если портрет не понравится?

— Георгий Валерьевич, — серьёзно произнёс Берия, — я видел ваши работы. Вы справитесь. У вас есть то редкое качество, которое нельзя выучить или приобрести — вы умеете видеть суть человека. В ваших персонажах живёт правда.

— Но сказочные герои — это одно, а портрет вождя…

— А вождь тоже человек, — перебил его Берия. — Великий человек, но всё же человек. Со своими думами, усталостью, надеждами. Покажите это на портрете, и он будет бессмертен.

Берия встал и подошёл к сейфу в углу кабинета.

— Хотите, покажу вам кое-что интересное? — спросил он, набирая комбинацию.

Из сейфа он достал небольшую фотографию и протянул Гоги.

— Это Иосиф Виссарионович в кругу семьи, лет десять назад. Посмотрите на его глаза.

Гоги взял фотографию. На ней Сталин сидел в кресле, рядом стояли его сыновья. Лицо вождя было спокойным, но в глазах читалась какая-то глубокая печаль.

— Вот это вам и нужно будет передать, — тихо сказал Берия. — Не только силу и мудрость, но и ту тяжесть, которую несёт на себе человек, отвечающий за судьбы миллионов.

— Когда это может произойти?

— Возможно, к его семидесятилетию, — задумчиво произнёс Берия. — В декабре будущего года. Или раньше, если обстоятельства сложатся удачно.

Гоги вернул фотографию.

— Спасибо за доверие, Лаврентий Павлович. Постараюсь его оправдать.

— Уверен, что оправдаете, — кивнул Берия, убирая снимок обратно в сейф. — А пока сосредоточьтесь на работе с Виктором. Это тоже важное дело. И кто знает, может быть, именно эта работа станет вашим пропуском к большому искусству.

— В чём смысл? — не понял Гоги.

— А в том, что спасение жизней — это тоже служение народу. И Иосиф Виссарионович это очень ценит. Художник, который не только красиво рисует, но и помогает людям выжить в опасных ситуациях — это настоящий советский художник.

Берия подошёл к двери, давая понять, что встреча окончена.

— Удачи вам, Георгий Валерьевич. И помните — тайна превыше всего. Особенно то, что касается… высоких материй.

— Понял, — кивнул Гоги, направляясь к выходу.