Иван дернулся, но волевое усилие — и моя магия снова спеленала ему руки и ноги.

— Да куда ж его денешь, такого красивого? — вздохнул Илья.

И, как мешок с зерном, взвалил красного молодца на плечо.

И то верно. А допросить мы его и дома можем. В Премудром урочище он, небось, посговорчивее станет!

А возле Булата мы встретили Алешу, который успел справиться с заданием, порыскать по округе и вернуться к лошадям, чтобы не разминуться с нами.

— Ого! Да ты, братец, я смотрю, с добычей! Придется мне Елену Премудрую к себе на седло взять!

— Что?! — сказали мы с Булатом дуэтом.

Алеша невинно вскинул бровки домиком:

— Так троих-то везти — не долго и коня надорвать!

— Нужда встанет — так и пятерых увезу, не надорвусь! — мрачно отрезал Булат.

А Илья ничего не сказал.

Просто сгрузил добытого нами Ивана вороному на седло. Алеша выдал под нос что-то досадливое, и дискуссия увяла сама собой.

Увять-то увяла, но след оставила: внутри меня бурлила злость. И всё на ту же тему.

Хозяйки здешних земель Алеша во мне не видел.

И о передачи меня с седла на седло договаривался с братом, как о безмозглой поклаже.

Когда я уже сидела верхом, и Илья надежно придерживал меня, чтобы не чебурахнулась Премудрая с верхотуры конской спины, да и не свернула себе шею, осиротив урочище, мелькнула у меня мысль — взять, да и приказать Булатику вернуть нас домой скоком.

Но… В лесу царил еще не вечер, но предчувствие его. Безумный долгий день близился к концу.

Оставить Алешу, отягощенного беспомощным пленником, в лесу, где вскоре проснется всякая жуть — пусть и соблазнительно, но чрезмерно.

Колья забора показались впереди и на душе почему-то потеплело. Даже и черепа уже не пугали.

Ворота распахнулись, не понадобилось и приказывать.

Во дворе, стоило нам спешиться, Илья повел Булата к яслям — расседлывать, кормить и что там еще положено хорошему хозяину делать с конем, которого весь день гоняли туда-сюда?

— Куда этого? — спросил Алеша, хлопнув Ивана по спине.

Я прикинула: получалось, что особо с содержанием пленников в Премудром урочище не разгуляешься.

— В баню давай. И развязать не забудь!

Вода в бане есть, кормить его пока повременим, стены из цельных бревен и надежная дверь, сделанная лично Илюшей гарантируют, что так просто молодой человек из заточения не выберется. А если выберется — лучше ему это не сделает: мысленная команда черепам — и они послушно заворочались на кольях, чередуясь через один и глядя теперь не только в лес, но и во двор.

В избу Алеша зашел следом за мной — бог его знает, что он хотел, но у меня были свои планы.

Усевшись за стол, я приказала:

— Докладывай.

Богатырь аж споткнулся:

— Что докладывать?..

Я свела брови: мол, таким помощником я не довольна!

— Поручение моё выполнил?

— Выполнил. Лекарство отнес, всё, что ты на словах приказала — передал. Хозяева просили кланяться за заботу, обещались отблагодарить, как только случай выпадет. Но я о другом говорить с тобой хо…

— Как себя дети чувствуют, выяснил? — перебила я, не дослушав.

Не очень-то мне интересно, чего от меня хотел человек, для которого я — где-то на уровне мешка с зерном!

— Вялые да слабые, но хуже не становилось. Премудра…

Я вздохнула и снова перебила:

— Алеша. Я просила тебя подробно узнать, как себя чувствуют больные дети. “Вялые да слабые” — это не подробно. Мне нужно знать доподлинно: не было ли жара. Как едят. Просились ли по нужде. Ты выяснил?

Богатырь молчал, и вид у него был — дурак-дураком.

Выглядеть дураком Алеше явно не нравилось.

Он встрепенулся, стряхивая с себя это ощущение, взглянул на меня зло.

Я встретила его взгляд спокойно.

Ну… с виду — спокойно.

Так-то большие ягодичные мышцы сжимались, да.

— Что-то ты, Премудрая, больно неласково гостей принимаешь, — надавил он голосом.

Прекрасно зная, что выгнать я его не могу: скоро начнет темнеть, а ночное урочище — место не для обычного человека, обделенного магическим даром. И случись что с ее кровиночкой — Искусница мне не простит.

— Так ведь гости, Алеша, тоже разные бывают, — ласково ответила я.

Злость хлестнула кнутом: вспомнилось разом всё, как с первого шага на моем — моем! — дворе принялся цеплять моего Илью, как задевал меня саму, как…