И ясно при этом понимал, что ничего ему за это не будет: Илья злости не затаит, а я…

Решение сформировалось само.

Слова поднялись из глубины моей сущности и дались легко:

— Вот что, Алеша. Дело к ночи, а мне тебя и спать уложить некуда — сам видишь, места нет.

Я обвела взглядом избу. Пустые лавки вдоль стен, добротные, да еще и перебранные Ильей, застеленные ткаными ковриками предшественницы, недвусмысленно подтверждали: места нет. Для тебя.

Уперев взгляд в богатыря, я, чувствуя, как звенит в голове, как бежит дрожь по коже, закончила:

— Так что лети-ка ты к матери — у нее и ночуй. Она тебя и расколдует.

…а у меня — лапки!

И стоило словам прозвучать, как в сердце ширнуло, а сила, моя сила, заполнявшая в моем доме всё, вспухла вокруг богатыря, охватив его дрожащим маревом, исказила обзор, размыла зрение…

И с хлопком на пол шлепнулся здоровенный серый гусь.

…а сила всё клубилась, кружилась вокруг меня, ласкаясь, потираясь о плечи и щеки, и было ее много-много, куда больше, чем я видела, чем могла даже предположить, она расстилась вокруг, как безбрежный океан…

Я сморгнула.

Посмотрела на… на богатыря.

Ой, мамочки!

Я глядела расширенными глазами и не верила, что это действительно сделала я, что вот эта птица — Алеша, что...

Гусь, отвлекая меня от круговерти взъерошенных мыслей, вытянул шею и зашипел.

А в следующую мгновение я оказалась на лавке, оглушительно визжа.

Илья ворвался в избу, не успела я еще выдохнуть весь запас воздуха из легких.

Собранный, с оружием наизготовку, он метнулся взглядом по комнате, ища врага, нашел меня, гуся, гуся, меня…

По мере осознания того, что опасностью, загнавшей меня на лавку, был именно гусь, во взгляде богатыря появлялось очумевание. Медленно, но очень явно.

Но, слава богу, оружие убрал — не хватало еще, чтобы он братца зарубил… А убрав меч, Илья шагнул вперед, неуловимо-быстрым движением нагнулся — и вот уже гусь повис в его руке, надежно сжимающей разом оба грозных крыла.

Стукнула дверь в сенях — Илья вышел, но скоро вернулся.

— А Алешка где?

Я, как раз успевшая спустить ноги на пол и сесть на лавке по-человечески, замерла.

То есть… Он что… не понял?..

— Так ведь… — я показала взглядом в сторону двери.

Лицо Ильи закаменело. В избе повисла тишина. Тяжелая, вязкая.

В этой тишине до меня медленно доходило, что я наделала.

Я. Превратила. Его брата. В животное.

Точно так же, как моя предшественница посадила на цепь его самого.

Богатырь развернулся и вышел прочь.

Но ведь не так всё! Я же… Я же не имела ничего подобного в виду, не хотела ни унизить, ни… Здесь же в птицу каждый второй обращается — так что это не то же самое, что в цепного пса! И… я просто хотела, чтобы он свалил куда угодно, а куда его девать, когда вот-вот стемнеет, и из леса полезет нечисть? А птицы летают быстро, птицей он до матери доберется безопасно — и она его расколдует!

И я не хотела от него подневольной службы! И условий обороту никаких не ставила!

В сенях скрипнула закрытая дверь. Илья ею не хлопнул — аккуратно за собой притворил.

Сторожевые черепа показали мне его, бездумно глядящего в запертые ворота, а потом и Алешу — темную точку улетающей птицы вдалеке.

Мне хотелось вскочить, метаться. Спорить, доказывая Илье что он не прав, что все не так, как он увидел, что он зря обиделся…

Но… он был прав.

Я действительно поступила так, как Мирослава.

Просто потому, что могла.

Потому что решила, что мне можно.

Потому что мне в голову ударила сила.

— А куда подхватилась?

Гостемил Искрыч выскочил из-за печки, как черт из табакерки, стоило мне только попытаться подняться.

— Как с утра толком не поемши скакала — так весь день голодная незнамо где и носилась!

— Гостемил Искрыч, да не хочу я есть, не на…

— Как — “не надо”? Как это — “не надо”?! — домовой воинственно стопорщил бороду, выставил её вперед. — Это этим двоим — “не надо”, за то что Премудрую чуть не уморили, да еще и расстроили! А хозяйка в своей избе голодной не останется!

Поддавшись его напору, я села обратно, и кот, невесть откуда вытекший черной шерстистой каплей, втек ко мне на колени, и свернулся клубком, и замурлыкал. Пальцы сами собой зарылись в короткую плотную кошачью шубу.

— У меня уж с обеда, матушка, всё готово, — ворковал Гостемил Искрыч, стремительно меча из печи на стол еду. — Вот сейчас поешь, потом в баньке попаришься, все печали с души и омоешь! Все хорошо будет, Премудрая, всё наладится! Да ты ешь, ешь, матушка, ешь, да о худом не думай!