Я обернулась к конюшне:

— Булат! Отвези Илью Егоровича на княжью заставу! Гостемил Искрыч, собери-ка ему в дорогу котомку.

В конюшне возмущенно всхрапнули, но мне было не до оскорбленных чувств буланого.

Со своими бы разобраться!

Кивнув богатырю на прощанье, я крутнулась на пятках и ушла в избу, с видом равнодушным и деловым.

Мол, вы тут седлайтесь, собирайтесь, катитесь — мне недосуг с вами долгие проводы разводить. У меня дел полно!

Позавтракать, например.

Или пореветь в тихом углу.

Но лучше, конечно, позавтракать.

Илья оставил мне прощальный подарок: подпер дверь бани поленом. Хорошо подпер, от души — я уже минут пять крутилась рядом с этой композицией, как лиса вокруг винограда, а поделать ничего не могла: полено стояло намертво.

Вот же ж!.. Силушка богатырская!

Зачем вообще было его запирать? Я же черепу сторожить велела…

Попыхтев еще немного так и эдак, и не добившись результата ни вручную, не пинком, я в конце концов разозлилась, зло взглянула на предательскую помеху — и полено вылетело, красиво крутясь в воздухе, врезалось в забор и, отлетев, шлепнулось на траву.

Вот нет бы сразу так!

С чувством глубокого морального удовлетворения я потянула дверь на себя.

Изучила пленника взглядом сверху вниз: нахохленный, хмурый… Кивком велела следовать за мной и ушла к крыльцу, не дожидаясь, пока он подчинится.

Придет, не придет?..

Пришел.

Вернул мне взгляд сверху-вниз, но рядом со мной сесть не решился — опустился на самую нижнюю ступеньку. Посидели в тишине, помолчали.

Квохтали на заднем дворе куры, опекаемые красавцем-петухом, паслась вдоль забора коза, искоса поглядывая на нас. Булат, успевший воротиться с княжьей заставы, тяжко вздыхал над яслями, заправленными еще Ильей.

О чем думал Иван — я не знаю, а я думала о том, что всему этому добру нужно будет подобрать очень надежного хозяина, когда я разберусь с неведомым врагом и соберусь уходить. Куры да коза — еще ладно, хотя и их тоже жаль, живые же твари бессловесные. Но Булат и Гостемил Искрыч мне друзья, и доверить власть над ними человеку злому и жестокому — никак нельзя.

— Я роду боярского, — нарушил тишину Иван. — Боярина Федора Крапивы средний сын.

Сорвал травинку, покрутил ее в пальцах и с усмешкой добавил:

— Коль надумаешь за плату меня воротить — отец откуп богатый даст.

Хорошая идея. Меня дома уже с работы уволили — финансовая подушка на первое время мне очень даже пригодится.

— Род наш старый, в Войкове и под ним наши земли исконные, отец — думный боярин, на сходе по правую руку от князя Госмомысла сидит.

Хорошо, Ваня, я поняла: ты из “золотой молодежи”, отец твой крутизны немереной. Но мне-то, многогрешной, что с того?

Вслух, впрочем, ничего не сказала, не стала перебивать: сам заговорил — сам пусть и объясняет, к чему ведет.

И он объяснил:

— Василису я впервые увидал, еще когда я юнцом был — и она не на много старше.

Я от этих слов аж вскинулась, вспомнив статную, фигуристую красавицу. Значит, всё-таки Василиса? Жаль… Зря она, зря. Проявила бы терпения чуть больше — и, глядишь, я сама бы ей свое место оставила. А она… Поспешила, злодейства творить принялась — и теперь я костьми лягу, но ей Урочище не уступлю!

А Иван продолжал рассказ:

— Матушку ее тогда в княжьи ведьмы пожаловали, а с матушкой и Василиса в палаты княжеские пришла. Как сейчас помню: идет девица — а вокруг нее солнце ярче становится… На нее-то многие заглядывались, иные и присвататься пробовали — да только матушка ее всем отказывала, женихов с порога метлой гнала. Для иной судьбы дочь растила, для ведовской. Во мне в ту пору сила открылась, вот и попросил батюшка Варвару Веденеевну поучить отпрыска уму-разуму, чтобы сам по дурости да малолетству не убился, да никого другого не убил. Зелен я тогда был, в женихи взрослой девице не годился. И Василиса, хоть и горазда была парням головы кружить, со мною крепче чем с прочими дружила. Позже я на службу княжью подался, а как вернулся — не нашел уже ее в княжьем тереме: вышла моя зазноба замуж. Сказывают, тетка Варвара крепко против того брака была, да только тесно моей Василисе рядом с матушкой было, вот и упорхнула из родного гнезда, и мужа по себе выбрала, колдуна из наивятших, тетке Варваре и осталось только зубами скрипнуть да смириться. Вот тогда-то взметнулось во мне ретивое: понял я, что всё это время надеялся я, что дождется моя краса, пока я отслужу да в силу войду, а как ворочусь в Войков — так и свадьбу сыграем. На Василису, впрочем, и тогда зла не держал: она мне ничего не обещала, а что я себе придумал — так то не её вина… Она о том и знать не знала, и ведать не ведала. Жила себе с мужем, в княжьи палаты порой наведывалась — мать навещала.

Я взглянула на Ивана искоса — и промолчала. Ну-ну. Если я права… Вернее, если прав сам Иван, в той части, где говорил, что Василиса действительно была “парням головы кружить горазда”, то его утверждение о том, что она о чувствах своего друга-приятеля знать не знала, видится мне очень сомнительным.

Но это, во-первых, не мое дело, а во-вторых — за давностью лет недоказуемо.

— Не сказать, чтобы я так уж тосковал: других дел изрядно было. Жил себе да радовался — только вот семьей так и не обзавелся: всё как-то недосуг было, да и не глянулся никто так, чтобы к сердцу прикипела. У Василисы же, между тем, семейная жизнь тоже не задалась, и от мужа она воротилась к матушке. Что?

Это он не сам по себе запнулся, это он на мое удивление затылком среагировал.

— А у вас разве разводы есть? — осторожно уточнила я.

— Что?..

— Ну, разводы. Когда муж с женой развязывают узы брака!

Иван усмехнулся, повертел в пальцах травинку:

— Нет, у обычных людей нет. Но ведьму разве ж кто удержит?

— Воротиться-то воротилась, но вот ведь какое дело: уживаться им вместе тяжко стало. Василисе и до замужества под матушкиной рукой невмоготу оставаться было, да только тогда тетка Варвара к дочернему девичьему норову снисходительна была. А как кончилось девичество — так и снисхождение у Варвары кончилось. Двум вошедшим в силу ведьмам рядом не ужиться. Душно. А допрежь всего — место в княжьих палатах только одной было, и уступать его тетка Варвара не собиралась… Ты не думай, Премудрая, это не я такой умный да приметливый — Василиса сама мне всё рассказала, когда помощи просить стала. Ну… почти всё. Рассказала, и попросила помочь ей в Урочище ведьмовском осесть. Я тогда, было дело, подумал, что уходит она оттого, что матушке вредить не хочет. А ждать… ведьмы живут долго и стареют медленно — тебе ли, Премудрая, не знать.