— Ну, бывай, славная! Заглядывай в гости! А то и я к тебе наведаюсь…

И взмыл вверх стрелой — без магии тут точно не обошлось, иначе такая туша взлетала бы с разбега, да и вовсе в воздух не поднялась.

Мы с Булатом дружно затрясли головами, а когда проморгались от полетевшего в глаза мелкого сора, буланый услужливо подставил мне бок, и, пока я забиралась в седло, спросил ревниво:

— Ну, что там? Чего Кащей от нас стеной отгородился отгородился? Не по-соседски это!

— Там… а там, Булатик, Царь Кащей гневаться изволит на то, что его кобылу один охламон без дозволения огулял. У него, видишь ли, на ее потомство планы имелись — и ты в них как производитель не участвовал.

Булат всхрапнул возмущенно:

— А чем это я ему не хорош?

— А вот закончим с делами — сам у него и спросишь. Я по такому поводу уж сведу вас, расстараюсь!

И, со злорадством отметив, как споткнулся подо мной волшебный конь от этого предложения, приказала:

— А сейчас — к Прекрасной.

— Ну, здрава будь, соседка.

Властимира оглядела меня с высокого крыльца, губы поджала. Но бросила всё же:

— Проходи.

И скрылась в избе.

Я прошла за ней, по пути снова любуясь ее жилищем. Снаружи — резьба и цветущий шиповник, внутри — вышивка и снова резьба. Красиво, нарядно.

Под стать хозяйке.

Я ехала сюда, чтобы устроить безобразный скандал. Возможно, вцепиться соседушке в косу — если получится, конечно. Вряд ли мне удалось бы справиться с хозяйкой Прекрасного урочища в сердце ее земель. Но я искренне была намерена попытаться!

А сейчас… Злость на Прекрасную, которая распирала меня с когда узнала я о ее подлости схлынула. Отгорела во время разговора с Кащеем. Выветрилась от полета на живом, настоящем сказочном Змее Горыныче.

И я честно не знала, как строить с ней разговор теперь.

Вышитая скатерть, богато накрытый стол. И зияющий провал там, где должно быть мое представление о начале диалога.

Властимира устала молчать первой:

— Ну, говори, чего пришла!

Капризный голос, недовольный тон. И за всем этим то ли прячется тревога, то ли мне мерещится.

А ведь подурнела Прекрасная. Осунулась. Неужто, совесть грызет?

И неожиданно для самой себя, я сказала то, что искренне хотела сказать:

— Дать бы тебе в морду, соседушка!

— А осилишь ли? Соседушка!

И одновременно с шипением Властимиры — будто на раскаленный камень холодной водой плеснули — на меня навалилась тяжесть.

Она нарастала, давила на плечи, гнула к земле — и я пыталась давить в ответ, вкладываясь всеми силами, но, на самом деле, вот тут-то я и осознала, сколько глупостей за один раз наделала. Явилась к Прекрасной домой, вместо того, чтобы вызвать красавицу на нейтральную территорию; пришла к ней одна, не озаботившись хоть какой-то группой поддержки; и, самое главное — никого не предупредила о своих планах. Вот сейчас согнет она меня в дугу, грохнет, а труп где-нибудь под шиповником прикопает. И, что обиднее всего, ведь никто ничего об этом и не узнает!

Мои мысли метались заполошной вороньей стаей, я пыталась давить в ответ, прекрасно понимая, что это бесполезно, что от хозяйки урочища в сердце ее земель не отбиться, что…

Что я всё еще жива. И что меня все ещё не согнуло чужой волей в бараний рог — хотя противница моя явно не шутит, вот и жила на виске бьется, лицо краснотой налилось, дышит неровно, рвано…

Я… я что? Побеждаю?

Озарение сверкнуло и сгинуло, оставив после себя кристальную, прозрачнейшую истину, которую я не применула озвучить:

— Это ведь не моя сила тебя гнет. Это твоя неправда.

Взгляд Прекрасной, полный ярости и горечи — как подтверждение моей правоты, как белый флаг, который еще не выброшен, но осталось совсем чуть-чуть, и надо только дожать, только не силой, нет, силой здесь ничего не сделаешь!

— Там ведь были дети. В Черемшах.

Я говорю медленно, и потому что обдумываю, почти на ощупь подбираю каждое слово, и потому что это тяжело — сдерживать натиск ее воли.

— Не велик грех — чужачку из Премудрого урочища выжить. Подружке помочь на это место сесть… — в голове гудело, и уши заложило, будто я в самолете, меняющем высоту. Грудную клетку стиснуло, говорить тяжело, но слова выталкиваются без внутреннего сопротивления: я действительно так думаю.

— Илью вот задело, но и то — тебе не в укор. Мирослава богатыря в ведьмовские дела втянула, ей и отвечать за это. Да Илье-то грудью опасность встречать и надлежит: мужчина, воин. Нет в том, что Настасьин сын между жизнью и смертью лежит, твоей вины. Но… в Черемшах же были дети.

С коротким стоном-выдохом Прекрасная сложилась пополам, спрятав лицо в ладонях, и ощущение бетонной плиты на плечах исчезло. Пропало давление силы, как не было.

Я сглотнула, пытаясь заставить слипшиеся внутри черепа барабанные перепонки занять предусмотренное природой положение. Гул в голове сменился звоном в ней же, и вообще, дело пахло кровотечением из носа: такие скачки давления, ну! Вот куда это годиться!