— Он мое чадо, Премудрая. Сколько бы годов ему ни сравнялось, хоть два десятка, хоть три — а он всё едино моё дитя, плоть от плоти. Я сделаю для него всё, что мне по силам, и сверх того — тоже сделаю. Да только… не знаю я пока, что делать надобно. Крепко Василису Кащей выучил, накрутила она, паскудина, проклятие так, что как взяться — я сходу и не разберусь…

Она прерывисто вздохнула, прикрыла глаза — но тут же выдохнула, в руки себя взяла.

Я сцепила зубы, потому что поняла, что имела в виду: время уходит.

Время, если я правильно понимаю, в таких борьбе с проклятиями — как в борьбе с ядами. Важнейший фактор, ценнейший невосполнимый ресурс.

Стоп!

— Кащей? Почему — Кащей?

Она качнула головой досадливо, словно муху отгоняя:

— Да жена она его! Была, пока не рассорились…

“А ведьму — кто ж удержит?” — вспомнились мне слова Ивана.

Вот тут ты, Ваня, не прав! Дядька Кащей, захотел бы силой удержать — удержал бы.

И чего ей, дуре, не жилось? Золотой же мужик, и с чувством юмора!

— Не спеши отчаиваться, Елена, рано! У княжьей дружины на заставе свои лекари да целители имеются — и волхвы, и ведуны. Может, там где я не совладала — они не оплошают!..

Ну… может. Но что-то после увиденного доверия к их профессионализму у меня нет.

Зато была мысль, и она показалась мне здравой:

— Я к дядьке Кащею пойду, помощи просить. Если уж ты в проклятье сходу не разобралась, так может, он сумеет? Ему-то почерк жены, наверное, лучше знаком — раз уж он сам его ставил!

— Попроси, Премудрая, попроси, — откликнулась Искусница.

И усмехнулась — как мне показалось, разочарованно.

То ли она не верила в помощь царя Кащея, то ли другого от меня ждала.

Только мне ее ребусы разгадывать было некогда.

Я дернулась было в сторону Булата. Остановилась. Оглянулась на Илью, и выдавила через силу:

— Я… я не хотела. Я не хотела, чтобы так вышло.

Настасья только устало вздохнула:

— Да видела я, что ты не хотела. И сказала бы, что зла не держу, да только… Он мой сын. Моя кровиночка.

Сказать в свою защиту хотелось хоть что-то. Хоть бы то, что если бы связь была на месте, так Ильи, может, уже и не было бы: пришибла бы Василиса меня ударом через узы, а там и Илью накрыло бы — либо отдачей, либо наказанием за нарушенный договор, за то что не уберег Премудрую.

Впрочем, если бы узы были на месте, Илья сидел бы в Премудром урочище, сторожил бы меня, как миленький, и на Василису если бы и попер, то только со мною вместе.

Промолчала, в общем.

Только кивнула: понятно, мол. Чего уж тут, в самом деле, непонятного?

И уже почти выйдя из-под зачарованного ею круга, где на нас на обращали внимания извне, снова остановилась, вспомнив важное.

— Настасья, — позвала я Искусницу, которая шагнула же уже в другую сторону, к сыну. — Ты разменные чары знаешь?

Та остановилась, обернулась настороженно:

— Знаю.

— А распознать сумеешь?

— Сумею.

— А вот Прекрасная почему-то не узнала, и распознать не сумела…

— К Кащею мне надобно, Булатик. Дорогу знаешь?

— А то! — тряхнул челкой буланый, нетерпеливо приплясывая на месте. — Держись, хозяйка — в один миг домчу!

В один миг не вышло: приземлился касатик мой Буланый посреди дремучего леса — страшного, как народные сказки до современной обработки. Голые древесные стволы, седые пряди лишайника-бородача… И, что особенно прекрасно, никаких признаков замка царя Кащея. Ну или терема, я-то у него в гостях не была и не знаю, что у него за недвижимость…

— Булатик, — я перегнулась через конскую шею и постаралась заглянуть в янтарный глаз. Правый, так оказалось удобнее. — Ты куда меня привез?

Подумала, и добавила:

— Волчья сыть, травяной мешок…

Не от злости, а так, порядку для: раз уж сказка — так сказка!

Булат обиженно всхрапнул, заоправдывался:

— Сейчас, сейчас, хозяйка!

Отступил назад несколько шагнул, копнул сурово землю, разбежался… И грянул оземь всеми четырьмя копытами буквально там же, где скакнул!