— Я оставлю тебе жизнь твоего мужа, Элис.

— Обнажи саблю, трус! Иршат!

Воины, и без того косившиеся в нашу сторону, резко обернулись, и по их реакции я поняла: только что прозвучало непереносимое оскорбление.

— Обнажу. Но не сейцас. Мы попытаемся отнять друг у друга жизнь, о брат мой, но снацала всё же сделай жене твоей ребёнка. Сдержи слово перед каганом. Снацала мы возьмём Старый город и его жемчужину, а потом я отвечу на твой вызов.

Эйдэн наклонил голову в сторону Кариолана, прижал руку к груди, отвернулся и пошёл навстречу подъезжающему к нам русоволосому всаднику, чертами лица больше похожему на родопсийца, чем на обитателей степей.

— Герман! Ахтар цэйх! — воскликнул ворон тепло и радостно.

Всадник спрыгнул с коня, и они обнялись.

— Кариолан, — я потянула мужа за рукав, — зачем ты…

Но тот гневно глянул на меня, вырвал руку, вложил саблю в ножны, подхватил плащ и решительно зашагал прочь. Я бросилась было за ним, но Кара перехватила меня.

— Эй-эй! Плохая идея Элис. Дай твоему благоверному остыть.

И добавила, мечтательно усмехаясь:

— Ишь ты… ревнует, воронёнок. Горячий, а казался едва тёпленьким.

Я шмыгнула носом:

— Какие глупости! Почему он…

— Потому что ты на Эйдюшу каждый раз с надеждой смотришь, как на героя, который вмешается и сейчас всех спасёт. Знаешь, мужчина может тебе многое простить женщине, но не такие благоговейные взгляды в сторону другого мужчины.

Она сказала это с видом такой умудрённой опытом женщины, словно я была совсем несмышлёной дурочкой, и меня неожиданно зацепило.

— А всё потому, что ты рассказала про Аврору! Теперь орда пойдёт на Старый город, и прольются реки крови. Зачем ты вообще вмешалась в их разговор?!

— Тебе пожалела, — фыркнула фея, поведя плечом.

— Спасибо, — буркнула я и пошла искать Гарма.

Пёсика я обрела в шатре. Он спал. Спал так самозабвенно, словно и не слышал никакого грохота, топота, словно не тряслась земля под тысячей тысяч всадников. Его задняя левая лапка дёргалась во сне. Гарм поскуливал. Может быть, ему снилась большая, жирная крыса?

Я легла рядом на шкуру, сгребла его и уткнулась носом в светлую шерсть.

Устала. Ничего не хочу.

Кара права. В любых сложных обстоятельствах я смотрю на Эйдэна так, но… что ж мне делать? Я стараюсь любить мужа, я… правда стараюсь, но что ж поделать, если меня тянет к другому, к тому, кому я не нужна?

— Гарм, — прошептала я с горечью, — я — плохая жена. Но скажи мне, зачем он был со мной так ласков?

Пёсик открыл глаза, обернулся ко мне, облизал лицо.

— Понимаешь… Меня же никто никогда не любил. Только нянюшка. Маме было некогда — она любила мужа. Папа тоже был занят. Нянюшка всегда говорила, что главное — любить самой, и неважно, любят ли в ответ тебя, но… Я устала, Гарм. Стоило мне только стать сумасшедшей, и оказалось, что у меня нет ни одного друга. Ни Ноэми, ни Маргарет, ни Рози, никого.

Гарм тявкнул.

— Да-да, ты, — рассмеялась я. — Не знаю, чтобы я без тебя делала. Совсем бы замёрзла.

Мы помолчали.

— Я скажу тебе такую вещь, Гарм, — шепнула я ему на ухо, — поверишь ли, но… Кюре говорил: Бога нужно любить потому, что Он — наш создатель. Папенька уважает Его за то, что тот карает зло. Нянюшка учит, что Бог награждает праведников. Ноэми нравится, что всё чётко и упорядоченно, а я… Когда смотрю на веточки дерева, то понимаю: чтобы такое придумать, надо очень любить мир. Чтобы вообще всё это придумать, понимаешь? От туч до рыжей коры. И у меня сердце тает, когда я думаю, что Он есть любовь…

Гарм чихнул. Я вытерла слёзы и рассмеялась: пёсик был очень смешон.

— Ноэми бы сказала, что если тебя любит Бог, то зачем тебе чья-то ещё любовь? И она была бы права, но… Мне кажется, что я замёрзла без любви. Обычной, человеческой, понимаешь? Как будто у меня в душе был огромный-огромный костёр, и я каждому раздавала по пылающему угольку, а теперь его почти не осталось. И дров у меня нет, и костёр гаснет, а мне холодно. Эйдэн сказал: люби мужа, ему очень нужно. А я бы и рада, но…

«Женщина молцит, когда говорят мужцины», — вспомнилось мне.

— А Кара… Эйдэн Кару совсем не упрекнул, хотя она и рассказала кагану про Аврору всё, о чём Эйдэн умолчал, и теперь этот ужасный человек загорелся идеей жениться на спасительнице.

Гарм вывернулся, сел, облизнулся и застучал хвостом по земле. А потом припал на передние лапки и гавкнул.

— Не знаю, — я покачала головой. — Надо предупредить, конечно. Только… Можно я ещё немного поною и поплачусь тебе? Мне сейчас так себя жаль! В конце концов, ты чей пёс, мой или Аврорин? Ты же меня должен больше любить, разве нет?