— Пожалуйста, — прошептала, чувствуя, как засвербело в носу, — никогда не злись на меня. А если разозлился, просто поговори. Объясни. Не замыкайся, не убегай. Ты больше не один, с тобой я. И я не желаю тебе зла. Я — твоя жена и всегда на твоей стороне. Будь и ты на моей и со мной. Не бросай меня вот так.

Он уткнулся носом мне в макушку и молчал. А потом неожиданно шепнул:

— Хорошо.

От сердца разлилось тепло, а по щекам побежали слёзы. Да, нас поженили почти насильно, и мы были очень чужими друг другу людьми. Я даже язык их не знала! Ни языка, ни веры, ни традиций, но… было бы желание, да? Обоих.

Я вытерла слёзы и отстранилась, улыбаясь:

— Ты научишь меня своему языку?

— Ты плацешь? — испугался он. — Поцему?

— Я вообще плакса. Смешливая плакса. Я плачу потому, что я была одна, а теперь нас двое. Это слёзы радости, Риол. Я рада, что мы вдвоём.

Не хочу называть его ни Кр, ни Кар. Хочу, чтобы у него было только «моё» имя. Такое, каким его никто раньше не звал.

— Слёзы радости?

— Ну, я женщина. У нас такое бывает. Не у всех, есть очень строгие и мужественные женщины. А у меня вот так. Я плачу от горя и от радости тоже — плачу.

Он помолчал, обдумывая, потом кивнул, приняв ответ.

— Цэрдэш. Это означает плакса. Цэ это вода. Цэр — озеро. Дэш — утонуть. Дыш — утонувший человек, мокрое тело, утопленник. Озеро, в котором можно утонуть — плакса. Никогда не называй так мужцину, если не хоцешь, цтобы я его убил.

— Не поняла. Почему?

— Потому цто назвать женщину плаксой это шутка. Ласковая. Назвать так мужцину — оскорбление. Если мужцина оскорбил мужцину — они дерутся. Если оскорбление серьёзное — до смерти. Если женщина оскорбила мужцину, за неё отвецает её мужцина. Если ты оскорбишь кого-то, он вызовет на поединок меня, и я его убью. Если ты скажешь мужцине, цто он — цэрдэш, то ему придётся вызвать меня на смертельный бой.

Ну и порядочки у них…

— А если мужчина оскорбит женщину? Так можно?

— Тогда за неё выйдет мстить её мужцина, — терпеливо пояснил Кариолан.

Он снова сел на попону, постеленную на землю, скрестил ноги в лодыжках, положил руки на колени. У него был вид такого заправского учителя, что я невольно рассмеялась.

— А если свою женщину оскорбит?

— Зацем? — не понял Седьмой ворон.

— Просто так, потому что у него настроение плохое. Или… захотелось.

В зелёных глазах заплескалось недоумение:

— Оскорбляя свою женщину, мужцина оскорбляет себя. Зацем ему оскорблять себя?

— А если женщина оскорбит своего мужчину?

Боюсь, я совсем сломала Кариолана. Он застыл, пытаясь понять мой вопрос. Хмурился, морщился. Для верности зажмурился, но потом виновато взглянул на меня и несчастным голосом переспросил:

— Поясни.

Я честно и подробно попыталась объяснить. Теперь не только голос, всё лицо Кариолана стало по-детски несчастным:

— Но зацем? Это же её мужцина?

И я поняла, что для ворона мой вопрос прозвучал, как если бы я спросила, что будет, если лошадь съест своего всадника. Вздохнула. Ну ладно. Потом как-нибудь.

Мы варили обед, Кариолан учил меня языку, и я не стала ничего говорить про ситуацию с Эйдэном и предстоящий поединок: время ещё есть, и, надеюсь, у нас будет возможность обсудить всё это. Не сейчас. Не тогда, когда между нами установилось очень хрупкое доверие.

После обеда — или завтрака? — орда снялась и понеслась вперёд. Я сидела на крупе коня и прижималась к мужу, крепко обхватив его за узкую талию. А вот Кара ехала отдельно. Мчала на лихом гнедом скакуне. Перед тем, как искать Кариолана, я нашла фею, и мы отправили ещё одно послание Авроре, хотя сначала моя союзница и была против:

— А смысл? Ну узнает принцесска, что по её руку здесь целый поход собрался. И что? Ей даже убежать некуда. А сил герцога не хватит, чтобы противостоять орде. Да и вообще… так себе из неё принцесса. Прошлая была лучше…

Я попыталась расспросить, что значит «прошлая», но Кара столь хитро уворачивалась, что пришлось отложить момент истины на потом.

Сейчас она летела на пегом коне, похожая на женщину-кентавра более, чем на всадницу. Ветер трепал воздушную светлую вуаль. Я даже не пыталась догадаться, откуда Кара взяла женское седло. Понятно же, что наколдовала. И я вдруг подумала, что фея намного больше меня подходит Эйдэну. Она яркая, красивая и, если они друг друга полюбят, то составят прекрасную пару. А потом вообще решила не думать ни о чём, кроме грэхского языка. Грэх-ад-Даэр так называли каганат его обитатели.

— Грэх-ад-Даэр — «полосатая земля», — послушно повторила я, пытаясь осознать странную логику языка.

Даэр — земля. Грэх — полоса, а «ад» это нечто непереводимое, превращающее слово «полоска» в «полосатость». Причём в случае юбки «грэх-ад-терир» сказать нельзя, потому что в этом случае «ад» не делает слово «полоска» прилагательным, и вообще не может относиться к одежде или чему-то не слишком величественному. Причём у слова «земля» имеется ещё тридцать восемь синонимов, и это — разная земля. Нельзя, например, суглинок называть «грэх».