Девочка чего-то боится. Она обманывает не только гостей, но и домашних. Сессиль вряд ли стала бы угрожать своей родной дочери, выходит, Элис — падчерица?

Это оказалась не та девица, которая нужна была Эйдэну. Не лживая и бессердечная, которой можно было бы пожертвовать во благо всех, лишь слегка надавив на свою совесть. И с каждым их разговором Эйдэн убеждался в этом всё сильнее, но… Теперь он уже не мог оставить её Сессиль. Эта девочка нуждалась в защите. И, судя по тому, что никто не заступился за неё, у неё не было защитника.

И тогда Третий ворон подумал: а зачем ему искать принца Мариона, если уже есть чистый и добрый сердцем человек?

— Если не она добра сердцем, то кто? — прошептал Эйдэн.

Спящую деву мог разбудить только добрый сердцем человек. Так говорили пророчества. Все искали доброго сердцем мужчину, но Эйдэн сообразил, что о мужчине-то в пророчестве нет ни слова. В языке западных народов «человек» мог означать и женщину, и девицу. Это был скудный язык, довольно путанный, с одной стороны — излишне подробный там, где не нужно, с другой — чересчур лаконичный в необходимых вещах. Язык торговцев. Например, слово «человек» могло значить не только «мужчина», «женщина», но и ребёнок любого пола, или старик.

И Эйдэн не ошибся: Элис оказалась тем самым «добрым человеком». Дева проснулась. Значит ли это, что Элис — та самая, кто должен противостоять Великому Ничто?

А как же дева из пророчества?

Эйдэн задумался.

В пророчестве пробуждение Спящей девы было тесно связано с победой над непобедимым злом, но… Ни словом не говорилось, что зло победит сама Дева. Семь воронов должны были защитить… кого?

«Придёт та, что станет сестрой воронов» — это о деве, или ком-то ином?

Древний ритуал свадьбы воронов воспроизводил пророчество: и пошла сестра к солнцу… и пошла к луне, и только утренняя звезда указала путь. Старинная сказка. Вещая ли? Он не был уверен в этом. Но сейчас, когда надежды не было, наступило время верить легендам.

И всё же меньше всего Эйдэну хотелось, чтобы в битву с Разрушителем мира, с Бездной, вступила маленькая смешливая плакса Элис.

— Ехали три суслика на бурундуке, — раздался весёлый женский голос,

А за ними ворон на лихом коне.

Суслики желали пить и не пьянеть,

И невинность девы иметь и не иметь…

Эйдэн хмыкнул. Он слышал эту песню, когда гостил у герцога Ариндвальдского. Разумеется, не во дворце Его светлости. В поисках нужной девицы ворон частенько посещал кабаки и прислушивался к разговорам захмелевших сплетников. Он не стал дожидаться совсем уж неприличных слов, не подобающих невесте одного из семи и шагнул, выступая из тени. Кара отпрянула, зашипев от неожиданности.

— Не бойся, женщина. Ты знаешь, кто я, а я знаю — кто ты. Но я не ищу твоей смерти.

По крайней мере, сейчас. Глупо искать чьей-то смерти, когда погибнуть может весь мир.

— Ты меня спас, — презрительно кривясь, заметила Кара.

Эйдэн мог бы ответить, что не любит смотреть, как умирает женщина. Даже если это — фея. Но не стал. Не стоило свои слабости открывать перед врагом. Поэтому он просто приказал:

— Иди в шатёр.

— Ты думаешь, что сильнее? Что я теперь — твоя пленница?

— Может быть.

Кара рассмеялась. Снова скривила губы, забросила прядь волос за ухо и подбоченилась:

— Я здесь потому, что пока хочу быть здесь. А захочу — уйду, и ты меня не остановишь. Даже ты меня не остановишь, Эйдэн, сын галки.

— Попробуй, — усмехнулся ворон.

И, прерывая разговор, прошёл вперёд. Эйдэн не доверял снам, но этот был не сон.

— Попробую! — дерзко крикнула Кара ему вслед. — И, если ты меня найдёшь, выйду за тебя замуж. Слышишь?

Эйдэн хмыкнул, но не стал оборачиваться:

— Ты сейчас угрожаешь мне, женщина?

И пошёл вперёд, не слушая, что она бросит в ответ.

Элис говорила, что разбудил Аврору тот мужчина, который был с ними. Если так, это меняет что-то или нет? Вдруг тот самый «добрый» это — лягушка? Эйдэн попытался вспомнить, что произошло с тварью дальше. И вспомнил: его подхватил Гарм.

— Р-рав! — раздалось совсем рядом.

Ворон обернулся. Перед ним скакал со стороны в сторону маленький пёсик. Его мохнатые ушки смешно хлопали в такт прыжкам.

— Ты слишком умный для собаки, да? — спросил Эйдэн и опустился на одно колено. Осторожно и медленно протянул руку ладонью вверх.

Пёсик замер, чуть вильнул хвостом, а затем отпрыгнул, отбежал и обернулся. Снова вильнул хвостом. Эйдэн встал и пошёл за ним.

Гарм привёл ворона к жеребцу. Эйдэн, не взнуздывая, запрыгнул на конскую спину, и пёсик помчал вперёд. Они полетели по ночной степи. Вскоре Гарм начал отставать. Тогда Эйдэн сжал ногами бока скакуна, останавливая его, обернулся и похлопал себя по колену. Гарм подбежал, запрыгнул на ногу ворона, тот перехватил пёсика за шиворот, придерживая. А затем снова ударил в бока, посылая жеребца вперёд.