А те, кто был в доме и мог оторваться от дел, приходили. Я предлагала сесть, кто-то благодарил и садился, кто-то впадал в ступор — как это, сидеть перед хозяйкой? Я серьёзно говорила, что сейчас — можно, а после всё снова будет, как обычно.

— Как зовут?

— Мари, госпожа. Мари Дюпре.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать восемь, госпожа.

— Муж есть?

— Мужа уж два года как нет, прибрал его господь, помер от лихорадки.

— Дети?

— Двое, госпожа, сынок и дочка. Жаку десять лет, Селин девятый пошёл. Вы не думайте, госпожа, они не просто так хлеб едят, они тоже при деле! Жак помогает на конюшне, денники чистит, воду носит. Селин при мне, помогает со стиркой и утюжкой.

Я уже знала, что Мари Дюпре — одна из прачек. Прачки собирали грязное бельё в плетёные корзины и отправлялись с утра на речку, где прямо в той речке полоскали, наматывали на палки и колотили, а всё то, что не могли с ходу отстирать, потом кипятили вечером в кухне, в большом чане, с какой-то вонючей щелочью. Адова работка, если подумать. И жалованье за такую работу полагалось не такое и большое, доведись до меня необходимость работать руками — я бы подумала, нельзя ли как-то по-другому, без этой вот стирки дурацкой. И это сейчас у нас лето на дворе, а как зима? Здесь зима должна быть помягче, чем на моей исторической родине, но — всё ж равно зима. Наверное, холодные дожди, и ветер, и вода всё одно холодная.

Дальше я спрашивала, помнит ли Мари Дюпре тот вечер, когда в моей спальне убили разбойника, и что именно помнит. Но оказалось, что прачки не сидели за столом с камеристками, и она знать не знает, кто мог подлить снотворного в кубок моей Мари. И после ужина она с детьми ушла в комнатку, где вместе с ними спят ещё две прачки, легла спать и проспала до утра, и переполоха не слышала.

Или же наоборот, кто-то был, видел и слышал.

— Как зовут?

— Пьер Руссо, госпожа, — мужчина моих настоящих лет, черноволосый и черноглазый, выглядел изрядно уставшим.

Был готов держаться на ногах, но когда я пригласила сесть, поблагодарил и сел.

— Чем ты занимаешься, Пьер Руссо?

Вообще было сложно говорить всем этим людям «ты». Я начинала с «вы», но в этом случае меня как будто не слышали. А как только появлялось повелительное «ты», сразу же всё становилось на свои места.

— Я один из поваров на кухне.

Всем процессом готовки командовал главный повар Антуан Ру, но у него в подчинении было тринадцать, что ли, человек, включая троих поварят в возрасте от семи до четырнадцати, тоже детей местных обитателей. Повара, посудомойки, подавальщики. И если покойный господин Гаспар желал принимать в доме гостей, то время от времени нужно было готовить парадные обеды человек так на двадцать-двадцать пять. Уж конечно, в одного будешь это делать долго и нудно, а с помощниками — проще и быстрее.

Пьер же Руссо оказался вдовцом, его единственная дочь вышла замуж год назад и жила с мужем, владельцем овощной лавки, здесь, в Массилии, и вскоре ожидался внук. Не знаю, зачем, но я записывала все эти факты — мало ли, вдруг для чего-то потом пригодятся.

И вот как раз этот Пьер запомнил и вечер покушения, и тот факт, что кто-то из подавальщиков, не то Жермон, не то Франсуа схлестнулся с кем-то, потому что потерялся кувшин, из которого наливали сидр, а за каждую разбитую посудину спросит сначала главный повар, потом госпожа Сандрин, а дальше мог и сам господин Гаспар вмешаться. А кому охота остаться без жалованья? Вот и едва не подрались, а потом тот кувшин нашёлся, и нашёлся где-то под столом, и в него выливали какие-то остатки и объедки, и это вместо того, чтобы просто их потом чинно отдать нищим, всегда так делали. И вообще не положено в такой кувшин объедки кидать, для этого специальный горшок есть, и все знают, где он стоит.

О, мои люди питаются настолько хорошо, что у них остаются объедки, и эти объедки даже отдают нищим. Тоже обратим внимание.

Правда, кто именно хватался за тот кувшин, так и не дознались. И я видела — не лжёт, говорит, как есть, то есть — как сам видел и как знает. И то ладно.

И вот так я слушала обитателей моего дома два дня, с утра и до обеда. Разнообразные Мари, Жанны, Линетты, Сюзетты, Шарло, Жанно, Луи и другие. Все они отзывались о доме хорошо и были готовы оставаться тут работать и дальше, потому что — сытно, тепло, господин Гаспар и госпожа Сандрин всегда держались строго, но поступали по справедливости.

И кто же из тех самых, с кем всегда поступали по справедливости, запустил убийцу в мой дом? Или это был кто-то, с кем я пока не успела переговорить?

А на второй день к обеду пришёл господин Палан, который с утра отправился в судебную палату. И его прямо распирало от тех новостей, которые он собирался рассказать нам с господином Фабианом.

За обед сели мы с Терезой, господин Фабиан и господин Палан. Я подумала-подумала, дождалась, пока подавальщик Франсуа и пара его товарищей принесут нам и куриный суп-пюре со свежей зеленью, и свежих несладких булочек, чтобы есть с этим супом, и масла к ним, и паштет из гусиной печени, и вина, и воды, и велела не тревожить, пока не позову.

Мне совершенно не хотелось, чтобы нас подслушивали. Но я не очень-то представляла, как закрыть столовую от любопытных ушей. Я подумала — идите-ка, дорогие, и занимайтесь своими делами. Поем — пойду проверять, что вы там делаете.

И что вы думаете? Прямо топот ног долетел, будто кто-то бросился прочь и от двустворчатых дверей, что вели с парадной лестницы, и от небольшой дверки, через которую носили с кухни еду. Я поднялась и подкралась, и осторожно выглянула — ни души, надо же!

Вернулась за стол и спросила: