На главной улице мне неожиданно повстречался Могилевский в сопровождении одного из своих бойцов. Судя по целеустремлённой походке и обеспокоенным лицам, направлялись они прямиком к дому воеводы.

— Прохор Игнатьевич! — окликнул меня сержант, едва завидев. В голосе его явственно слышалось облегчение пополам с удивлением. — Цел? Мы собирались проведать, всё ли у тебя в порядке.

— Как видишь, — я широко улыбнулся, разводя руками. — Ночью выходил по нужде, но с колодцем разминулся.

Демид понимающе кивнул, легко разгадав смысл сказанного.

Краем глаза я заметил, как на другой стороне улицы бочком пробирается кузнец. Лицо верзилы украшал внушительный лиловый синяк под глазом, превосходно гармонирующий с пристыженным и немного испуганным выражением.

— Эй, любезный, — окликнул я его с наигранным участием. — Что случилось?

Фрол замер на месте, словно напоровшись на невидимую преграду. Было видно, как стыдливый румянец покрывает его небритую кожу. Он явно не ожидал, что я вообще обращу на него внимание.

А если и обращу, то точно не стану по этому поводу шутить.

— Упал я, барин, — буркнул он наконец, старательно пряча глаза. — С лестницы. Оступился ненароком.

— Ц-ц-ц, — покачал я головой с притворным сочувствием. — Ты поосторожней там. А то, не ровен час, и башку расшибёшь. Кто ж тогда кузню держать будет?

Громила что-то невнятно промычал и, спотыкаясь, заспешил прочь. Провожая его взглядом, я думал о том, сколь многое в мире определяется правильным первым впечатлением. Сегодня эти люди меня боятся. Завтра будут уважать. Ну а послезавтра, глядишь, и служить начнут не за страх, а за совесть. Нужно лишь правильно разыграть карты.

Успокоив Могилевского парой ободряющих фраз, я продолжил свой путь. Ноги сами несли меня к дому старосты. На все расспросы селян я отвечал коротко и односложно, не желая тратить время на пустую болтовню. Сейчас меня интересовал лишь один человек — Савелий Рындин, негласный хозяин Угрюмихи.

Ориентируясь на скупые указания местных, я вскоре оказался у его порога. Тяжёлая дубовая дверь была закрыта, но не заперта. Меня это не смутило. Недолго думая, я толкнул её плечом.

В сумрачных сенях пахло прогорклым жиром и кислой капустой. Тут же обнаружился и сам хозяин — встрёпанный и заспанный, в накинутом на плечи тулупе. Завидев меня, он побелел, как полотно, и попятился, выставив перед собой узловатую руку, пока вторая, переломанная, смотрела куда-то в сторону.

— Ты что удумал, боярин?! — прохрипел он, тщетно пытаясь нашарить вокруг себя хоть какое-нибудь оружие. — Ворвался без спросу в чужое жилище! Не по закону живёшь!

Формально, староста в ночном нападении не участвовал и вполне мог от него откреститься, сказав что ни при чём. Но своим поведением он выдал себя с головой. Что не удивительно.

— А ты, стало быть, по закону? — парировал я, неспешно приближаясь. — Раз ко мне без спросу ходят всякие подозрительные личности, то я и решил перенять ваши обычаи. Видимо, у вас так в Угрюмихе заведено.

Лицо Савелия сделалось пунцовым от бессильной злобы. Старый лис начал осознавать, в какую западню загнал себя собственными руками. Впрочем, сдаваться он пока не спешил.

— Борис! — вдруг заорал он во всю глотку, кося глазом в сторону окна, где прямо сейчас шагал хорошо знакомый мне охотник. — Борис, сюда поди! Разговор есть!

Я даже бровью не повёл, услышав за спиной скрип половиц и звук осторожных шагов. Ещё один человек, не кто иной, как давешний следопыт-охотник, ничего не менял. Видимо, Савелий надеялся, что я не рискну убивать его на глазах у свидетеля.

А я, собственно, и не собирался. Не прямо сейчас.

Скользнув равнодушным взглядом по застывшему на пороге мужику с рассечённым подбородком, я вновь обратил всё своё внимание на Савелия. Тот сжался под моим прицельным взором, словно нашкодивший пёс.

— Послушай меня внимательно, Савелий, — негромко начал я. — То, что ты сотворил вчера — не просто ошибка. Это преступление. Нападение на представителя власти, ни много ни мало. Ты ведь понимаешь, чем это грозит? Князь вручил мне право вершить правосудие в этой деревне. И я буду в своём праве вздёрнуть тебя на главной площади также, как совсем недавно едва не вздёрнули меня.

Собеседник с недоумением покосился на меня. Похоже, эта деталь моей биографии ещё не дошла до Угрюмихи. Это не был промах или болтливость с моей стороны. Я намеренно упомянул это событие, чтобы показать, что, как и селяне, тоже не имею причин жаловать Веретинского.

Борис показательно демонстрируя мне пустые ладони, сместился в сторону, чтобы я мог держать их обоих в поле своего зрения. Охотник теперь прекрасно знал мне цену как бойцу и не хотел попасть под горячую руку.

Боится. Уважает.