— Ничего и не было. — Верещу. — Оставь свой пыл для сиреневой драконихи! Покажешь ей на помолвке.

— Она только через три дня!

Меня одновременно захлестывает боль и ярость. Боль, потому что уже через три дня Эдгар и Санта официально станут сужеными — я даже не знала об этом, не хотела вдаваться в подробности.

Только бешенство сильнее! Я не буду развлечением для дракона, для которого нет ничего особенного, в том, чтобы гульнуть незадолго до помолвки!

Вино из графина, повинуясь моему щелчку закручивается в идеальный смерч. Эдгар не видит, что происходит за его спиной. Но я умело направляю бордовый вихрь и концентрирую над его головой.

Упираюсь спиной в стену. Глаза Эдгара радостно сверкают, думая, что я в ловушке.

Один щелчок, и на его голову льется винный поток.

Эффект потрясающий, будто на мартовского кота плеснули ведро ледяной воды.

Фыркая, и стряхивая с лица бордовые капли, Эдгар трясёт головой. Поднимает на меня недоуменный взгляд.

— То-то же, охладись! Тоже мне, жених…

Повернувшись на пятках, иду к двери, слыша его тяжёлое дыхание. Ничего, пусть подумает на досуге над своим поведением.

Взявшись за ручку двери, не выдержав, оборачиваюсь к нему.

— Пять за артистизм, пять за технику.

Показав дракону язык — глупость, я знаю, но так рада, что у меня всё вышло безупречно, и с грохотом захлопываю дверь.

20. Очухалась!

После библиотеки, я уставшая и довольная, валюсь в постель, не сильно заморачиваясь по поводу последствий своего поступка. Унизила дракона? Ну да, с кем не бывает!

Спать хочется страшно, голова просто раскалывается. И засыпаю на удивление быстро.

Но глубокой ночью меня накрывает. Передо мной вновь появляется рассерженный Эдгар. Его лицо приближается, карие глаза светлеют, превращаясь в желтые фонари, как у адского зверя.

Резко сажусь на своей скромной постели. Прижимаю к груди руку, чтобы унять колотящееся сердце. Перед внутренним взором всё еще пылают глаза потревоженного дракона.

Моя исподняя рубашка мокрая от пота, хоть выжимай. Во рту страшная сушь. Сбрасываю одеяло, и, содрогаясь от холода, ищу воду в кувшине. Там, как назло, пусто.

Проклиная свою беспечность, бегу босиком холодными коридорами на кухню. С наслаждением ощущаю окоченевшими ступнями прогретый печкой пол.

Плещу воду в деревянную кружку и жадно пью, словно верблюд, добравшийся до оазиса. Желтые зрачки не отпускают меня. И опять горит подбородок, где он касался меня пальцами.

Скрип двери и хриплый голос.

— Вика, что ты здесь делаешь?

Желтые зрачки надвигаются на меня.

— Уйди, не трогай меня! — Кричу из-за всех сил.

Пытаюсь щелкнуть пальцами, но почему-то не выходит. Тогда со всех сил бросаю кувшин в сторону двери. Сил хватает только на то, чтобы окатить свои ноги остатками воды.

Это острые черепки царапают икры или дракон впивается в меня зубами?

— Ополоумела девка совсем…

Теплые широкие руки обнимают меня, укладывают на скамью. Машу головой, чтобы прогнать кошмар.

— У тебя есть невеста… — Шепчу и почему-то плачу.

— Гоблин мне в печень! Вот так жар… Что же ты босая шатаешься?

Желтые глаза расплываются, сменяясь встревоженным лицом Наяны. Она замотана в тёплую шаль, крест-накрест, как отступающий из горящей Москвы француз. Смеюсь и хочу сказать ей об этом, но не могу.

Слегка приподнимаю голову, и тут же обоз отступающей французской армии больно бьет меня в грудь, выбивая последние силы. И я падаю в холодный снег. Или вату…

* * *

— Слава Мерлиновым штанам, очнулась. — На мой лоб опускается тёплая ладонь. — Еле вытащила тебя. Думала, всё…

Слегка приоткрываю глаза. Не сразу понимаю, где я, но, когда вижу каменную кладку стен и Наяну, суеверно делающую руками какие-то пассы, издаю слабый стон.

Реальность обрушивается на меня бетонной плитой, прижимает к соломенной постели, размазывая напрочь.

Боже, лучше бы я умерла!

— Погоди, выпей, лучше будет. — Приподняв мне голову, Наяна подсовывает к моим губам вонючее питье.

Сжимаю зубы и мелко трясу головой.

— Ты что, деточка… Пей, полегчает…

— Там слюни, — цежу не разжимая губ, чтобы няня не воспользовалась моей словоохотливостью.

— Почему слюни? — Наяна недоверчиво принюхивается к пойлу. — Там рог толчёный. И волос. Простое снадобье.

— Чей волос? — сиплю упрямо. Не хватало узнать, что там крашеные патлы Санты.