Ну да, совсем неподалёку от колодца. Понятно, почему девушка так внезапно появилась. Просто наш утопленник проглядел, когда она из калитки вышла.

Эта дверца из рассохшегося штакетника запиралась изнутри на простую деревянную защёлку-вертушку. Тимон без труда, сунув руку поверх забора, дотянулся до незатейливой конструкции и отпер калитку.

— Варгонсо, отправь своих во двор, — скомандовал он капралу. — Пусть кружат дом со всех сторон, чтоб ни одна дверь, ни одно окно без догляду не остались. Сам с нами пойдёшь. А ты, предпоручик, — орк кивнул Вершигоре, — вперёд топай, в дверь стучи да хозяйку зови, пусть нас в дом впускает.

Стремясь поскорее исполнить приказ, гном просеменил к дому по узкой тропинке, протоптанной в снегу, и, взойдя по скрипучим ступеням на невысокое крыльцо, принялся с энтузиазмом ломиться в дверь:

— Жихариха, старая кочерыжка, отворяй! Это я, каптенармус Вершигора по душу твою растреклятую явился! Отворяй, не томи!

Бойцы нашей охраны, явно проклиная не в меру расторопного толстяка, спешно разделились в палисаднике на две вереницы и кинулись галопом по сугробам окружать дом с обеих сторон.

— Ну чего, чего разорался-то?! — послышался вскоре изнутри немолодой женский голос. — Пошто переполох устроил, огузок ты жабий?

— Давай, пошевеливайся, карга трухлявая! — раздражённо пнул дверь предпоручик.

— Ты мне затворы-то не порть! — в ответ огрызнулась из-за двери бабка. — Ишь, раскомандовался тут, стручок хрюнов! Ну-к, убирайся отседова, покамест я ужо кочергой тебя не приласкала!

— Вот же шляндра беззубая! — возмущённо надул щёки зло раскрасневшийся Вершигора. — Отворяй, сказываю!

— Высокие, — вздохнул я, — высокие отношения. Уважаемый, а нельзя ли как-то ускорить процесс?

Предпоручик на миг напряжённо сжался, забавно втянув голову в плечи, и с ещё большим азартом накинулся на дверь:

— Жихариха, кикимора болотная, отворяй, не кобенься! К тебе знатные господа с важными вопросами пожаловали, а ты тут препоны творишь!

— Да хочь сам король со своей растрёпой Вулиской, — и не подумала сдавать позиции вредная бабка, — мне и с ими недосуг лясы точить!

— Вот же ты макрель пучеглазая! — совсем взъярился гном. — Я тебе сейчас двери вынесу, да за шкирку в острог отведу! Ты мне тут на коронную династию хулу-то не смей возводить!

— Да подь она лесом, эта твоя династия! — тоже повысила градус накала бабка. — Устроили нам тут побоище, спасу нет! Острогом он меня пугает! Ты мне сначала мужа с фронту верни да убыток, хозяйству принесённый, возмести! И так житья нет никакого, а он ещё избу разнести грозится, аспид проклятущий!

— И то верно, — вмешался, не выдержав, Тимон. — Что же ты, предпоручик, не предупредил, что нам с женой ополченца дело иметь придётся? Не гоже так с почтенной дамой обходиться. Тут надобно деликатность проявить и уважение. Сударыня, — постучал он костяшками пальцев по доскам двери, — я готов принести извинения за недостойное поведение нашего неотёсанного провожатого и просить тебя простить нас великодушно за нежданный визит и невежливое обращение. Однако обстоятельства и впрямь требуют некоторых срочных пояснений, коих мы только от тебя и можем получить.

У меня чуть челюсть не отвисла от удивления. За всё время моего знакомства с орком, тот ещё ни разу не сподобился продемонстрировать столь длинные мыслеизъявления, да ещё и обличённые в довольно галантную форму. Неужели, общение со мной так благотворно подействовало на этого громилу?

Бабка ещё немного поартачилась, ворча и сквернословя, но мой неожиданно велеречивый друг был неотразим в своей обходительности, и вскоре препятствие в виде входной двери было нами преодолено.

Жихариха оказалась обычной скромно одетой пожилой гномихой, раздобревшей телом, но отнюдь не характером. Нас в дом хоть и впустила, но боевого запала и язвительности не растеряла. Однако злого настроя в эмоциях бабки я не уловил. Больше чувствовалась грусть, усталость и некоторая обречённость, что ли. Скорее всего проявлению склочности в характере хозяйки способствовали жизненные стеснения и сильное сомнение в каком-либо светлом будущем.

Каждое телодвижение старухи сопровождалось пыхтением, кряхтением и тихим бухтением. Разговаривала она, за исключением ругани, так, будто жалела о каждом вымолвленном слове и о силах на то потраченных.

В доме было чисто и пусто. И в плане мебели, и в плане людей. Гнома, неспешно переваливаясь с ноги на ногу, проводила нас в просторную светлицу, где кроме небольшого круглого обеденного стола да пары колченогих стульев подле него ничего и не было.

— Достопочтенная сударыня, — Тимон усадил за стол ворчливую старуху, предупредительно пододвинув стул под её солидный зад и после указав на меня, — мой братец задаст тебе несколько вопросов. Ты уж не откажи в любезности, поведай ему всё как есть.

Оккупировав второй стул, я устроился напротив Жихарихи. Сняв шляпу, положил её на стол перед собой и, стараясь быть максимально вежливым, спросил:

— Сударыня, прежде всего позволь поинтересоваться, есть ли в доме ещё кто, кроме тебя?

Тимон, чтобы не мешать мне, отошёл в сторонку и по обыкновению своему уселся на подоконник, чуть при этом не опрокинув на пол горшок с каким-то полудохлым цветком.

— Знамо дело, есть, — поморщилась бабка, — вы ж ещё и припёрлись.

— А кроме нас? — не стал я обращать внимание на очередную колкость. — К примеру, твоя племянница.