— Я, когда их спины увидал, понял, насколько всё непросто, — Андрей Петрович зябко переступает по гравию босыми ногами. — А когда с тобой пообщался, то и вовсе убедился: тут упрямства на двух Викторов хватило бы… Там сапог в здании, случайно, не завалялось?

— Валенки у стены стоят. С галошами, — сообщаю, заглянув в окно. — Годятся?

— Мне ли привередничать.

Дядюшка шустро забегает внутрь, подхватывая обувь, оказавшуюся на два размера больше нужного. Возвращается и, обуваясь, продолжает:

— В общем, напугать тебя, некогда тепличного мальчика, не удалось. Я тогда решил, что пусть всё своим чередом идёт. Раз, мол, такой упрямый — пусть сам и расхлёбывает. Но ты мало того, что вернулся, так ещё и на Изнанке Шалашникову на хвост наступил!

— Его уроды первые начали, — мрачно вспоминаю бой с внезапно мутировавшим при странных обстоятельствах бандитом. Прав я был насчёт того, что это всё — звенья одной цепи. — Я тогда просто мимо проходил.

— Но он-то подумал, что ты за отца мстишь и его дело продолжаешь, — Андрей Петрович аккуратно заправляет штанины в валенки. — Потому следил за тобой. А когда выяснил, где папоротник, — тут же выкрал. И целую толпу отрядил проверять, что же там так плохо лежит, что его наставник подобрать не прочь.

— Сорокин — его наставник? — из глубин сознания услужливо всплывает воспоминание о том, как Вадим Денисович строил предположения о том, кто был вором. — А что они не поделили?

— Какая-то давняя история. Не сошлись взглядами на развитие или вроде того, не знаю точно, — галоши скрипят, когда дядя переминается с ноги на ногу. — В общем, Патлатый у Васьки в подчинении был. Договорились они, что как Серьга вернётся — пойдут снова к вам в имение и такие деньги предложат, что наверняка всё продадите.

Насмешливо хмыкаю, демонстрируя своё отношение к такому умозаключению.

Но дядя продолжает, никак на это не реагируя:

— Сутки условленные прошли — а никто не возвращается. Ну, этот лысый из братвы и решил, что раз выкупать собирались — значит, в доме что-то невообразимо ценное хранится. Заставили меня всю кодлу туда отвезти — а нас Татьяна перед воротами заметила. Пришлось идти её отвлекать, чтобы бандиты не обидели.

Ишь ты, какой заботливый. Образцовый дядюшка, право слово.

— Только они всё равно напали, — со вспыхнувшей в голосе злостью произносит сестра. — А вы меня ещё удержать пытались!

— Пытался! Но я же тебя им на месте пришибить не дал, хоть и по лбу от тебя получил, — родич вдруг обретает нехарактерное для себя смирение. — И план этот идиотский с похищением придумал, чтобы Кирилл наверняка примчался, а я бы хоть как-то за тобой присмотрел. В другое место бандиты бы не поехали: у них давно база в этом здании.

Ты смотри! Сейчас с его слов окажется, что он всё это время исключительно ради нас старался.

Меняю тему:

— А что в заброшенном карьере интересного? И зачем на складе голем?

Замечаю невольно, как вспыхивают глаза Катерины при упоминании каменного истукана.

— Ну, тут всё просто, — разводит руками Андрей Петрович. — Голем нужен для раскопок. Шалашников с чего-то взял, что в глубине карьера под слоем известняка имеется проход на легендарный остров Буян. Иронично: взрослый серьёзный человек, а в сказки верит… А что вы все на меня так уставились?

— От изумления, — Катерина находится первой. — Человек с преступным миром дела имеет, а в отношении мироустройства мыслит как восьмиклассник.

— Если деньги некуда девать — много чего сотворить можно, — Андрей Петрович неопределённо разводит руками. — Говорят, есть у него мастерица какая-то: то ли Маша, то ли Даша — любую табуретку магией наполнить может. Да так, что та сама на манер коня тебя будет по дому верхом возить. Ну кому такое может понадобиться?

— Да много кому, на самом деле, — вспоминаю, что Медянкин рассказывал о своей похищенной ученице. И сложный витиеватый узор, изображённый краской на спине голема. — Но сейчас это не важно. Последний вопрос: когда Шалашников ждёт отчёта от Патлатого и его подельников?

— Послезавтра к утру и ждёт, — вздыхает дядюшка, — так что лишнего времени ни у кого из нас нет. Давайте на том и распрощаемся. Машину мою, надеюсь, забрать позволите? А то пешком я в Подольск и за неделю не вернусь.

— Забирай, — киваю, не меняя сурового выражения лица. А то решит, чего доброго, что его простили и всё забыто. — Но помни про уговор. Останешься в городе — пеняй на себя. По всей строгости закона ответишь.